◆ Офф ◆ Прошу простить, первый пост, как всегда, не самый цветущий.

С самого утра Цхаии пребывал в напряжении и, вместе с тем, в предвкушении. Сегодня был, как ему сказали, поднимая рано утром фурнитуры, особенный день. Кто-то из элиты придет сегодня за ним, чтобы забрать его в Эос. Самое высокое здание на всей планете…
В Киире Цхаии пребывал уже около трех месяцев. Два месяца – относительно строгий карантин с регулярными вылазками в сопровождении докторов на обследования по обнаружению болезней и отклонений. Строгая диета, постоянный мониторинг состояния скелета – буквально в течение первых же пяти дней после своего пробуждения, Цхаии нехотя отнял пару ночей сна у ведущих хирургов и ортопедов Амои, перед которыми встала задача в кротчайшие сроки предоставить начальству варианты безопасного, но эффективного укрепления скелета хрупкого существа, не приспособленного для существования на планете с таким притяжением. Варианты были самые разные, вплоть до наружного или внутреннего экзоскелета, хотя остановились все, очевидно, на варианте шунтирования полостей костей. Цхаии не понаслышке знал, что врачам предстоят долгие часы нелегкой операции, когда в свою очередь до этого в литейной мастерской кто-то будет изготавливать особые, тоненькие и легкие, как основа смычка для скрипки, но очень прочные и сильные, подобно стальной свае, шунты и металлические нити.
И, благодаря успеху проведенной операции, за все это время (а это, ни много ни мало, три месяца) Цхаии успел отчасти оценить мастерство местных докторов. Причем оценить очень высоко, вспоминая заодно, как дядя Эрон восхищался умениями местных врачей и говорил о том, что Амои совершенно незаслуженно называют «общегалактическим публичным домом», в то время как она заслуживает статуса «общегалактической клиники», что, априори, означало «лучшая клиника в галактике». И Цхаии был готов согласиться с подобным утверждением, хорошо чувствуя разницу между шунтированием, проведенным ему доктором Макбрайдом, и шунтированием, сделанным здесь. Хотя, если подумать, секрет наверняка был в сплаве металла, из которого были сделаны шунты. Впрочем, а из металла ли?.. Цхаии решил, что рано или поздно обязательно выяснит это и, по возможности, передаст сведения доктору Эрону, но до осуществления таких планов еще, впрочем, очень и очень далеко.
По окончании карантинного срока для Цхаии началась настоящая работа. Если до этого от него требовалось зачастую лишь спокойно замереть в одной стоячей или лежачей позе, то теперь нагрузки в разы прибавилось. И, хотя Цхаии в принципе не на что было жаловаться, все же целый месяц бесконечной беготни по исследовательским кабинетам его несколько вымотал. В оперативном порядке Небтауи пришлось привыкать даже к тому, что даже с любимой кроватью, с которой он так быстро породнился здесь, ему было разрешено видеться не тогда, как он привык, в любое время, а строго по расписанию, причем свидание длилось, как правило, не более десяти часов, с учетом того, что за это время Цхаии нужно было не только поспать, но еще и как-то привести себя в порядок и поесть, и к началу рабочего дня докторов уже быть в том зале, в котором в течение ближайших нескольких часов до обеденного перерыва будут проводиться эксперименты по выявлению и проверке особенностей голоса и анатомического строения тела…
Привыкший к тихой и размеренной, одинокой жизни за мольбертом, к абсолютному отсутствию необходимости куда-то спешить даже в плане укрепления тела, Цхаии, тем не менее, держался молодцом в этой ситуации: даже после десяти совершенно разных экспериментов подряд в разных кабинетах, на глазах десятков врачей, к концу дня Цхаии, на пути к своей комнате, держал спину прямо. Он играл раба, для которого подобная беготня в сравнение с его привычной работой напоминала какую-то шутку, и, играя, Цхаии не имел не то что права дать себе послабление – он не имел права даже ошибиться в своем поведении. Несмотря на то, что все шло, по мнению Цхаии, вполне гладко, так как в плане имени самой Птицы и каких-либо сведений о ее предыдущем хозяине они оба сошлись с господином Амом во мнении, что предыдущий владелец вколол своему уже бывшему рабу на прощание довольно крепкий и качественный амнезиак*, Небтауи все же продолжал соблюдать осторожность и, несмотря на бушующее море разнообразных «против», старался держаться стороны одного единственного «за», призывавшего его терпеливо ждать своего часа и дальше. В крайнем случае, если тревога и дурные мысли не давали ему спокойно наслаждаться коротенькой прогулкой из кабинета в кабинет, и даже взгляд в огромные окна коридоров, открывавшие вид на близлежащие районы Танагуры, не спасал Цхаии от ложных дурных предчувствий – под рукой у него с недавних пор всегда была маленькая электронная книга, в которую из фолиантов был загружен лишь словарь амойского языка. Цхаии хорошо знал амойский язык. Он хорошо владел как разговорными формами и речевыми оборотами, так и письменностью, так же имел хорошо подготовленный к поездке словарный запас, чтобы понимать, о чем говорят вокруг него. Однако интерес к тому, что он мог не успеть изучить или просто даже взять во внимание за пару лет, у него не угасал, поэтому даже простое штудирование словаря орфографии и значений для него было и пользой, и развлечением, и, что не менее важно, конспирацией. В целях которой, к слову, Цхаии еще и делал вид, что пока что может лишь различать некоторые «команды» на амойском языке, а так же неосознанно повторить на зубок заученную фразу из словаря, объясняющую, что такое «пет» или, как еще его называют, «ручной». Именно так, как объясняли Цхаии, его будут называть, когда он окажется уже сегодня вечером в знаменитой башне Эос…
Цхаии ждал своего освобождения из этой скучной и пустой комнаты, пребывая фактически едва ли не в состоянии глубокой медитации. Стоя лицом к узкому окну под потолком, низко склонив укрытую капюшоном длинного серебристого плаща голову над светящимся экраном электронной книги, Цхаии знал, что камеры под потолком не зафиксируют того факта, что его глаза не опущены, а закрыты. Цхаии не спал стоя, но занимался тем, что приводил свои мысли в порядок. Три месяца, проведенные в железобетонной клетке, кое-где разбавленной стеклом, явно приведут к тому, что Цхаии окажется в состоянии некоторого культурного шока, когда попадет во вполне себе цивильный дом будущего опекуна. И что бы ни случилось – нужно будет вести себя исключительно соответствующим образом: одного попадания в «святая святых» мало для того, чтобы сразу же сделать из своего стойкого доверия проходной двор.
Несмотря на максимальную сосредоточенность, Птица не переставал напрягать свой слух и прислушиваться, с минуты на минуту ожидая сейчас, уже на кануне вечера, звуков шагов, которые раздадутся за дверью, когда минута настанет. В последнюю минуту Цхаии смог лишь мысленно бросить в сторону Вселенной скромную мольбу о маленькой удаче.
______________________________
Амнезиак* – это общее название для ряда препаратов, используемых для стирания либо модифицирования памяти. Базовый принцип действия амнезиаков основывается на их специфическом воздействии на нейронные связи в мозгу человека. Активные компоненты введенного амнезиака вступают в реакцию, продукт которой нарушает эти связи в той или иной степени или же разрушает их совсем, чем сильнее амнезиак, тем больше связей подвергается его воздействию. Для усиления эффекта введение препарата стимулирует выработку в организме определенных гормонов. Программируемые амнезиаки способствуют формированию новых нейронных связей, чем схожи с ноотропными препаратами. (Термин и его значение взяты из базы данных вселенной SCP)

◆ Офф ◆ Меня очень развезло, я очень прошу прощения, я сам не ожидал, я постараюсь исправляться.

Со́ран стал настоящим сигнальным огоньком для Цхаии за те многие дни, что они уже были знакомы.
Казавшийся беспристрастным и равнодушным, этот рыжеволосый невысокий мужчина был, тем не менее, хорошим смотрителем карантинного блока, строгим, но заботливым доктором. Он был приставлен к новому объекту едва ли не в первый же день его появления здесь, и в его обязанности входило наблюдение за состоянием здоровья Птицы, за сопровождение его по кабинетам. Соран был первым, кто не дал Цахии упасть на пол, когда физические силы Птицы сдали и притяжение планеты взяло свое, утягивая его вниз. Он поднял тревогу едва ли не на все отделение карантина, впрочем, вовсе не от беспокойства, а потому что ему было так велено. И, хотя боль была действительно адской, в кои-то веки даже более ужасной, чем она была когда-то в детстве, Цхаии не издал ни одного звука и не проронил ни единой слезы – ему было приказано молчать и терпеть, и как тот, кого Цхаии и играет, он беспрекословно выполнял этот приказ, зная, впрочем, что мотивы терпеть у него куда более глубокие. Соран был похож на безликого андроида поначалу, но после случившегося… он стал мягче. Постепенно расширился набор его утренних и вечерних реплик, раньше ограничивавшийся стандартными пожеланиями доброго утра или ночи, а так же вопросами о самочувствии, появилось безмолвное пожелание удачи и терпения в виде кивка головы, когда Цхаии уже заходил в двери очередного кабинета. Для тех, кто хорошо знает, что такое дзинкотай, это покажется невероятным. Живое существо и искусственно созданный организм, между которыми нет ничего, что компрометировало бы их строго ограниченные рамками «доктор/пациент» отношения, находились, тем не менее, на каком-то одном, лишь им понятном уровне интуитивного понимания, пусть и, на деле, имеющем весьма мало точек соприкосновения…
Однако объяснения этому феномену, которые держал у себя в голове Цхаии, поражали его самого. Сам он был знаком с особенностями своего организма в плане повышенной чувствительности его кремниевой природы к разного рода частотам и излучениям весьма мало, так как проверить это у него фактически не было никакой возможности, а все вероятности были подкреплены лишь не слишком глубокими исследованиями и догадками профессора Эрона, а так же фактами из обрывков истории великой цивилизации Птиц. И, хотя Цхаии попал в не самые удачные обстоятельства, в которых ему придется сразу же на практике учиться овладевать возможностями своего тела, будучи окруженным обществом дзинкотаев, все же он находил в этом пользу для себя, будучи уверенным в том, что сможет держать свои эмоции в узде, когда это нужно, и, со временем, возможно, использовать свои особенности на благо.
Соран и не догадывался, что за три месяца его общения с Птицей он сам стал участником эксперимента Цхаии. Именно благодаря Сорану Небтауи открыл для себя, что он способен, как оказывается, при длительном общении с представителем элиты создавать вокруг себя для него некое подобие вакуума, сферы, которую Птица волен наполнять тем, чем захочет. Соран, кажется, не замечал этого, но, находясь с ним рядом, после первой случайной попытки, Цхаии пробовал… внушать, придавать ему уверенность, возможно, еще передавать хорошее настроение. Он наполнял этими эмоциями и чувствами свое сердце сам и наблюдал, какая реакция последует за этим от окружения, в частности – от приставленного к нему доктора, который, как ему объяснили, тоже является представителем элиты – высшей расы на Амои. За три месяца собственных молчаливых исследований Цхаии пришел к выводу, что может оказывать эмоциональное влияние на тех, кто подобен Сорану, одним лишь своим присутствием. Однако черных дыр для белых пятен было еще, как оказывается, предостаточно, и самой трудной задачей сейчас для Цхаии было понять: какой промежуток времени заняла у него процедура «отладки», этот процесс вхождения в вакуум цели, ее обволакивания содержимым, установления этих любопытных невидимых «связей». Цхаии уже понял, что нерегулярных свиданий с большими перерывами для достижения этого удивительного эффекта крайне не достаточно – нужно как минимум иметь возможность регулярно видеться и быть рядом с объектом воздействия на протяжении определенного промежутка времени… Но лишь этим его выводы и ограничивались. Оставалось лишь пытаться себе представить, что испытывал Небтауи-старший, когда выходил на сцену, чтобы петь. Наверняка, раз он и его труппа умели заводить и раскачивать публику в многотысячных залах, он знал все тонкости жизни с этим необычным свойством организма и умел применять его в нужной ситуации на тех, кто был рядом, и от кого в не меньшей степени зависел успех общего выступления.
Несмотря на то, что звучит это все несколько пугающе, эффект от этого «увлекательного» исследования, которое Цхаии проводил отчасти из-за того, что ему совершенно нечем было себя здесь пока занять, был весьма незначителен, и одним из немногих удачных эффектов свойства организма Цхаии было то, что он научился… узнавать Сорана. Сквозь стены, сквозь двери, но в пределах двадцати-тридцати шагов Цхаии уже последние месяца два, как заговоренный, никогда не ошибался, если ему казалось, что сейчас перед его глазами снова предстанет Соран. Этого было, если подумать, весьма мало для чего-то толкового, но просто невероятно интересно и удивительно!
И даже сейчас, когда пробивал час икс и дверь за спиной у Цхаии раскрывалась с негромким звуком трения, Цхаии уже был готов. Он знал, что сейчас на пороге появится кто-то, кто и является тем избранным, и все потому, что его до самого порога комнаты сопровождал Соран. По лицу которого, к слову, не удостоив появившегося гостя честью поймать первый взгляд, Цхаии попытался хоть что-то прочитать. Удивлен ли Соран, тоже до последней минуты не знавший, кто конкретно явится за объектом, появлением именно этого кого-то. Плещутся ли у него в глазах какие-то сомнения или, может, наоборот, его взор исполнен уважения к этой персоне? И лишь мимолетно уловив выражение лица Сорана из-под края капюшона, Цхаии уставил свои глаза на появившегося в дверях мужчину, мыслями обратившись к анализу полученной информации и, заодно, приступая к сбору новой.
Цхаии замер с электронной книгой в руке, не смея даже пошевелиться. Его взгляд был полон удивления и ожидания чего-то необычного. Стоит заметить, что именно сейчас его взор не был какой-то игрой – не только Омега, едва не забывший про необходимость держать свои глаза стеклянными, но и сам Цхаии буквально «осветил» своим взглядом фигуру вошедшего мужчины, обтекая ее взором плавно и неуклонно, как поток направленного света, желая, впрочем, делать это скорее как поток воздуха, способный обтекать, обнимать и словно прощупывать форму со всех сторон. Взгляд портретиста, искушенного в лицах, как никто другой, скользил по чертам лика гостя настолько неспешно, вникая в каждую линию, что со стороны могло показаться, будто глаза у оперенного мужчины и вовсе не двигаются, хотя это было не так. Как странно: ведь за это время Цхаии перевидал уже много приятных и красивых лиц, но, несмотря на это, не переставал любоваться что уже знакомыми, что новыми ликами. Как и этим, например…
Строгие, слегка угловатые черты, светлая, почти фарфоровая, кожа, выразительные скулы и щеки, несколько заостренный подбородок и, между тем, почти не проступающие и мягкие надбровные дуги, узкий прямой нос и переносица, хоть и несколько дальше привычного посаженные друг от друга глаза, похожие на две небольшие, но очень ярко сверкающие серебряные монеты. Кажущиеся несовместимыми с этим образом, но, тем не менее, вписывающиеся в облик, как родные, красивые, не пухлые, но изящные широкие губы розово-абрикосового цвета, венчающие узкие уста. И длинные, наверное, даже ниже середины спины, светлые волосы оттенка полярного блонда… Этот облик казался Цхаии экстремально насыщенным и, пусть если даже не самым ярким, но все-таки живописным. Отсутствие излишней пестроты красок во внешности этого человека не отнимало содержательности одного даже только первого впечатления о нем, которое шептало Цхаии, что перед ним определенно стоит сильная, уверенная в себе натура, которую природа наверняка одарила целеустремленным характером, сильной волей и при этом холодным, подобным блеску стали, спокойствием, хотя не лишенным интеллигентности вкусом.
Присматриваясь к образу мужчины, Цхаии, между тем, отдавал себе отчет в том, что внешность может быть обманчива (что он знал не понаслышке), и сомнения в последнем пункте предполагаемого характера посеяло как раз таки знакомство, начатое тем, кто выше по статусу. Этот мужчина, при всей полноте сомнений, явно не напоминал чьего-то мальчика на побегушках, и изнутри Цхаии овладело искреннее недоумение: неужели этот человек может себе позволить перед лицом невольника и, возможно, будущего слуги проявить такое страшное неуважение к самому себе и допустить неопрятность в вопросе формирования о себе определенного мнения у подчиненного? Конечно, Цхаии не исключал, что всему свое время, но у него закрались подозрения: неужели послушания от своих слуг этот некто добивается силовыми и устрашающими методами? Один только тот факт, что вошедший не удосужился даже представиться тому, кому едва ли не с порога начал отдавать приказы, мог смело вызвать соответствующие вопросы не только у того, кто лишь играет роль раба, но и, наверняка, у того, кто рабом действительно является: а кто ты вообще такой, что смеешь мне приказывать, и что ты хочешь со мной сделать? Даже если бы Цхаии заранее знал имя того, кто пришел за ним, грубость этого равнодушного джентльмена все равно бы нанесла удар по нулевому индексу доверия к нему Птицы, уведя его в «минус один», ровно как сейчас… Тем не менее, иного варианта поведения, кроме как подчиниться, для Цхаии не было: даже настоящий раб, уважение которого точно так же еще не завоевано, окажись бы он на месте Цхаии, понял бы, что перед ним стоит его господин. И если уж высший по статусу не соблюдает элементарных норм приличия и ведет себя так напыщенно – слуге вовсе не обязательно брать с него этот дурной пример и пытаться перечить или в чем-то сомневаться: достаточно просто сделать то, что требуется, чтобы сэкономить общее время и собственные нервы. Хотя… нельзя сказать, что Цхаии не был напуган подобным резким поведением, продемонстрированным будущим опекуном прямо с порога… Крылья ушей под капюшоном плотно жались к голове и суставы тянулись переползти куда-то под затылок, но Цхаии старался держать себя в руках. Сейчас у него на голове был кусок ткани, и это спасало, однако стоило позволить себе выразить эмоции сейчас – и потом от этого не оберешься неприятностей.
Прислушавшись к монотонным, но хорошо доносимым до слуха строгим приказам, отданным на понятном Омеге межпланетном языке, Цхаии нашел в себе силы лишь опустить голову и кивнуть в знак того, что он понял, хотя в этот момент тот, кому адресован был этот жест, уже разворачивался и делал шаг в сторону двери. Уже занося ногу для шага вслед, Цхаии, не шевельнув головой, бросил взгляд в сторону постели, в это время нажимая на экране книжки кнопку выключения. Собирать из вещей Небтауи было, впрочем, совершенно нечего: все, что его окружало и укутывало, не принадлежало ему, вплоть до одежды. Тонкую электронную книжку Цхаии одним мановением руки положил экраном вниз на серое покрывало, после этого ускорив шаг и проскользнув вслед за мужчиной в открытую дверь, возле которой его все еще ждал Соран, равнодушно опустивший вниз свои глаза, словно бы боясь даже посмотреть на Птицу. Несмотря на маску безразличия на его лице, Цхаии казалось, что им овладела грусть. Едва ли это было правдой, ведь, даже несмотря на то, что их связывало, Соран оставался всего лишь строгим и неподкупным наблюдателем, которому едва ли свойственны настоящие, неподдельные эмоции в отношении своих подопечных. Но ощущая легкий страх перед неизведанным и не слишком, похоже, дружелюбным, Цхаии хотелось верить, что этот вечер скрашен хоть какими-то красками, пусть это даже легкая горечь расставания с кем-то, к кому он уже так привык. И ведь если опасения Цхаии относительно этого безымянного господина оправдаются – ему действительно будет не хватать рядом этого сигнального огонька.
Оказавшись, наконец, на заднем сидении аэрокара и успев лишь поблагодарить кивком головы Сорана за поданный подол плаща, Цхаии вспомнил, что ему, впрочем, предстоит путь в Эос, в которой, как-никак, ему придется наверняка ночевать сегодня и в дальнейшем. Звездный ветер явно был попутным и, более того, очень мягким, раз всего за три месяца он принес синекрылую Птицу именно туда, куда нужно, и вот-вот осторожно позволит ей коснуться лапками желанной твердой почвы. Которая, кстати, уже явно не напоминает океан забвения, в который Цхаии мог в любой момент упасть, пребывая в Киире на, как бы иронично это не звучало, птичьих правах. И как бы его не пугала ситуация с пока еще незнакомым господином – Небтауи был уверен, что он не отступится. Что бы ни ожидало его впереди, даже если это будут иголки под ногти – он не сдастся. Сойти с пути, будучи уже на пороге своей цели? Ни за что. Цхаии был готов к чему угодно, и он уже даже не думал об этом, когда аэрокар сдвинулся с места и взял курс в соответствующую сторону. Лишь сверкающая в свете прожекторов, будто хрустальная, башня Эос, напоминающая заснеженную острую скалу на фоне ночного неба, привлекала его внимание, заставив даже слегка повернуть голову, все так же укрытую плащом, к окошку. Иного, что происходило вокруг, Цхаии не замечал. Конечно, нельзя сказать, что его сердце переполняла эйфория или даже преждевременное ликование, но, все же, Цхаии испытывал любопытство, позволив себе едва заметную, заинтересованную и немного радостную, нетерпеливую детскую улыбку, просвечивающуюся даже сквозь полупрозрачную ткань вуали на нижней части лица…
Сердце у Цхаии билось чаще и быстрее, чем обычно: переполненный одновременно радостью и страхом, он был максимально сосредоточен и насторожен, ставя выше пока что пустых и ничем особо не подкрепленных иллюзий свою высокую, почти священную цель, стараясь дышать ровно и спокойно… Цхаии был уверен: Вселенная знает верный путь, и его путеводная звезда горит всегда, даже когда светит солнце. Легкая тревога, страх неизведанного, воодушевляющая радость достигнутого, предвкушение, готовность продолжить идти к цели и, конечно же, волнение – вот что испытывал Птица, старательно скрывая весь спектр своих ощущений у себя внутри… Над Амои уже расстелился очередной вечер, сумерки вот-вот грозили смениться ночной мглой, но для Цхаии все было похоже на едва ли не самую первую вечернюю зарю во Вселенной… за которой обязательно последует первый утренний рассвет!

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-11-03 12:40:30)

Путь до места назначения оказался не таким уж долгим, и уже всего через несколько минут, следуя приказам мужчины и выходя из машины, Цхаии решил, что ему даже не стоит пытаться поднять голову, ибо впечатлений, полученных от этой коротенькой поездки, ему и без того хватит надолго. Цхаии обладал хорошим художественным взглядом и замечательной памятью, но даже он, помня Эос еще с момента, когда впервые осознанно взглянул на нее из окна гостиницы в Мидасе, не мог себе даже представить, насколько же она окажется величественна и огромна в непосредственной близи…
Цхаии нашел для своих мыслей всего полминутки, чтобы насладиться легкой вечерней прохладой свежего воздуха, которого он не ощущал уже около месяца с момента последнего выхода на улицу, который тоже произошел совершенно случайно, когда что-то случилось в коридорах, соединяющих два крыла здания Кииры, и пришлось идти через внутренний двор научного центра. Однако ни секунды времени своего нового опекуна Цхаии не потратил, сразу же направившись вслед за ним, идя нога в ногу и стараясь держаться в пяти-шести шагах за его спиной.
Соблазн сдернуть с головы капюшон и обвести окружение взглядом, оказавшись внутри великолепной башни, был велик. Но Цхаии с легкостью удержал себя от бездумных поступков, продолжив, все так же пряча лицо под краем капюшона, следовать за светловолосым господином, уставив взгляд ему в пятки и стараясь не споткнуться на ступеньках, когда они появлялись под ногами.
Ощущение легкого триумфа, прикосновения к чему-то священному, которое посетило Цхаии в первые минуты после того, как он переступил порог здания, уже совсем скоро сменилось некоторым напряжением, когда звуки улицы, пусть и приглушенные замкнутым салоном аэрокара, сменились размеренным и четким, подобно щелчкам маятника, стуку обуви господина по стеклянному полу в абсолютной тишине. Цхаии уже привык к атмосфере молчания, царившей у него в комнате в карантинном блоке, однако даже во время беготни между кабинетами он был окружен толпой людей, сновавших по Киире туда-сюда. Здесь же обстановка будто накалялась с каждым шагом. Конечно, Цхаии понимал, что его просто стараются никому не показывать…
Внутренние, естественные и, можно даже сказать, природные страхи Цхаии, тем не менее, очень хорошо умел подавлять. Всю свою жизнь он прожил в таком положении, в каком находился сейчас, и подкатывающее ощущение тревоги стихло, когда ко всем схожим обстоятельствам добавилось осознание того, что теперь ему практически нечего скрывать ни от толпы людей, ни от одного, совершенно незнакомого, человека, с которым ему пришлось одновременно зайти в довольно небольшой лифт. Цхаии держал голову ровно, несильно опущенной, прикрыв глаза и не замечая, как совсем рядом его буквально поедает взглядом представитель элиты. В отличие от него, Цхаии не спешил делать выводы, и даже тот легкий откровенный шок, испытанный им при их первой встрече еще там, в Киире, он постарался объяснить, как простую неожиданность, за которую себя выдала вполне ожидаемая формальность. Цхаии было несвойственно оценивать окружающих и создавать в голове какие-то образы, связанные с ними и построенные на каких-то определенных известных признаках и чертах внешности, характера, поведения, манер и прочего, даже первого впечатления. Небтауи был склонен считать, что каждая персона во Вселенной прекрасна такая, какая она есть и должна оставаться именно такой, естественной и уникальной, какой создала сама себя, и не подчиняться рамкам и стереотипам, навеянными кем-то другим. Как и не должна ни на кого примерять шаблоны и надевать стереотипы. Так и с этим господином: Цхаии не спешил теперь давать поспешную оценку ему и его действиям, подозревая, что его грубость, скорее всего, чем-то обоснована – возможно, что даже таким же волнением перед новым знакомством, которое можно будет считать состоявшимся лишь после того, как им обоим будет позволено друг к другу хорошенько присмотреться и пообщаться. Что-то подсказывало Цхаии, что уж если с ним заговорили в первые же минуты после пробуждения от криогенного сна, то и этот господин так или иначе прибегнет к дискуссии между ними. Благодаря чему можно будет, наконец, хотя бы попытаться узнать имя этого прекрасного существа.
– Идем, – услышал Цхаии негромкий приказ спустя мгновение после того, как двери лифта разошлись в стороны, открывая проход. Цхаии глубоко и шумно вздохнул грудью перед тем, как сделать шаг вслед за господином и покинуть лифт. Вздох его был скорее «пробуждающимся», нежели досадным: Цхаии чувствовал себя так, будто бы вступал на поверхность неисследованной планеты или спутника, и вздох сделал такой, будто пробовал воздух «на вкус», зная, впрочем, что он пригоден для дыхания. Оказавшись на этаже, Цхаии ощущал себя так, будто ему предстоит открывать подарок – детское нетерпение заставляло его сердце биться чаще. Что же будет там, впереди?
«Поездка несколько затянулась… На какой же мы высоте?», – мысленно поинтересовался Цхаии, между делом несколько жалея, что этот лифт был закрытым и не было никакой возможности посмотреть на улицу, хотя прозрачные лифты, бегущие по наружным стенам Эос, Цхаии вполне успел заметить своим цепким до деталей взглядом, когда аэрокар подлетал к башне. Оказавшись в не слишком длинном коридоре, Цхаии не преминул оглянуться по сторонам, сделав это плавно и неторопливо. Не увидев вокруг ничего особенно интересного, Цхаии, вернув голову в исходное положение, уже стоял перед раскрывшейся дверью – входом в чьи-то апартаменты.
Оставалось лишь переступить порог, чтобы войти в чью-то обитель, но Цхаии помедлил буквально с секунду, осветив свой разум следующей мыслью: «Мир тому, кто хозяин дому сему», – как рассказывал несколько знакомый с бытом Птичьего народа доктор Эрон, вроде как именно так было принято говорить, когда переступаешь порог чужого дома, входя в качестве гостя, и когда покидаешь чужой дом (и если народ Птиц отрицал существование Богов – это вовсе не значит, что в их обществе не было традиций).
Так же, как и совсем не значит, что, вспомнив о такой незначительной с виду мелочи, Цхаии был не серьезен и не сосредоточен. Он прекрасно отдавал себе в эти сложные для него минуты отчет в том, что отныне ему предстоит держаться особенно хорошо и начинать черпать силы из источника, неизвестном никому пока, кроме лишь него одного. Теперь ему предстояло быть постоянно вдвое более внимательным не только к самому себе или окружению, но теперь еще и к нескольким находящимся рядом лицам. Не во всех вопросах Вселенная может помогать, поэтому, переступая порог дома, Цхаии оставалось надеяться лишь на самого себя.
И первым, что заметил Цхаии, оказавшись, наконец, в чужих стенах, так это…
– Благодарю, Рон.
Благодарность из уст того, кто поначалу мог показаться грубым и холодным. Мысленно Цхаии усмехнулся идее о том, что там, в Киире, он испугался, скорее всего, напрасно: чаще всего, даже если слуга является проверенным и выслужившимся за много лет, напыщенный и злой хозяин не одаривает его такой честью, как похвала или благодарность, в то время как здесь, похоже, было что-то диаметрально противоположное…
Странный жест, случившейся межу симпатичным юношей и прекрасным господином Цхаии уловил, но не придал этому значения, решив не придаваться излишней паранойе. Все шло, по мнению Небтауи, вполне хорошо: этому юноше, Рону, его представили, и настала, наконец, минута, когда пора было «расчехляться» – юноше был отдан приказ снять с Цхаии верхнюю одежду. Мужчина понимал, что всего через мгновение он потеряет единственное, что может хоть как-то защитить его от пристального внимания, но в отличие от этого господина он не придавал этому особого значения. Даже сердце к этому моменту вошло в свой привычный ритм биения, делая неспешные, спокойные глотки крови, охлажденной хладной головой.
Из-за края плаща Цхаии показал наружу свою руку: тонкую, гладкую, с узкой ладонью и венчающими ее утонченными, но мощными пальцами. Пепельно-синяя кожа, чуть более темные, аккуратно постриженные фурнитурами накануне дня поездки образца в Эос ногти. Магнитный замок на плаще, на уровне ключиц, мужчина разомкнул самостоятельно, позволив слуге выполнить данный ему приказ.

Плотные и бескомпромиссно скрывавшие все это время тело пета объятия серебристой ткани плаща разомкнулись. Словно лоскут шелковой ткани, стягиваемый с мраморного изваяния, плащ, последний раз «облизнув» фигуру Птицы, в следующую секунду уже исчез у него за спиной и был аккуратно свернут. Крылья ушей на голове слегка раскрылись в этот момент, словно помогая ткани соскользнуть с цепляющихся перьев, после чего снова были расслабленно прижаты к голове так, как складывают свои крылышки птицы.
Пет стоял, опустив голову и прикрыв глаза, на лице у него все еще оставалась вуаль, повязанная на голову с помощью шнурка. В его случае это тоже было частью верхней одежды. А посему в следующее мгновение чьи-то ловкие пальчики потянули за хвостик шнурка, торчащего из узелка на затылке мужчины, и, обтекая мягкие черты лица, словно поток воды, вуаль медленно упала по груди Цхаии ему на руки, откуда тут же была быстрым движением забрана юношей-фурнитуром.
Неспешно опуская подхватившие мгновение назад полупрозрачную вуаль руки, расслабленно вытягивая их вдоль тела, Цхаии стоял ровно и неподвижно, сведя стопы вместе. И лишь когда закончилось предыдущее движение, изменять положение начала и голова. Без резких движений и относительно неторопливо, на вдохе Цхаии поднял голову, позволяя слегка вздыбиться и широкой груди, из-за чего приподнялись и расправились широкие плечи. Открыл глаза, взгляд которых уже был зафиксирован в той стороне, из которой последний раз доносился голос господина.
Синее, переливающееся всеми оттенками сапфира и бирюзы, оперение на лице и крыльях ушей, из-за него фактически не было видно лба и даже бровей. Темно-синие радужки не слишком больших глаз, на спокойно приспущенных веках которых даже ресницы были заменены маленькими и легкими перышками. Ровные, безэмоциональные и спокойные, неподвижные узкие губы, не сжатые в тревоге и не украшенные улыбкой, лишь немного сухие. Мягкие, но уверенные и взрослые черты лица. В хорошем же освещении прихожей, будто белые жемчужины, довольно ярко, словно осколки зеркальца, сверкали перламутровые вкрапления на длинных темно-синих, почти черных, перьях в форме пышной распущенной прически, заменявших объекту больше привычный окружающим волосяной покров на голове. Ниже, под ликом, растянувшись по форме плавной параболой от челюсти до самых плеч, находилась непривычно длинная для гуманоида, массивная шея, бывшая как минимум в два раза длиннее человеческой. Почти под самыми ушами, спрятанные под перьями головы, лежащими на плечах, скрывались те самые три пары разрезов. Широкие плечи и эластичная, упругая, довольно большая мужественная грудь, хорошо подтянутый спортивный живот, изящная, не тощая талия, как и узкие бедра, и красивые, мощные, но не перегруженные ноги того, кто явно с прилежанием занимается пробежками по утрам. И даже руки, довольно утонченные, демонстрируют взгляду некоторую силу, приспособленную как раз для того, чтобы с достоинством носить пышную и плотную «шаль» из больших, ярко-синих перьев, которые тоже имеют свой вес, и немалый, обнимая руки и спину объекта от самых предплечий, вдоль плеч и спины до самой поясницы, самыми длинными кончиками своими ровняясь с уровнем колена при опущенных руках.
И все это вполне было можно хорошо разглядеть, так как одет пет был в скромный серый комбинезон, обычно предназначавшийся для фурнитуров. Отличие от фурнитурского фасона было как раз в том, что скроен этот комбинезон был совершенно иначе, открывая практически большую часть тела, что было необходимо в виду физиологических особенностей Птиц. Более всего открытой была спина, от шеи вплоть до низа поясницы, в то время как спереди было закрыто почти все, за исключением – с обеих сторон – талии и бедер. Не было рукавов, руки были совершенно свободны, но зато полностью обтянуты тканью и закрыты были ноги, даже мягкая обувь на которых была слита с комбинезоном…
На груди же у мужчины красовалось кое-что необычное. Драгоценный кулон, где-то с ладонь размером, весом с мобильный коммуникатор, выполненный в простой минималистичной форме, на вид словно сделанный из обычной стали, с инкрустированным в сердцевине голубым камнем. На груди существа это украшение держалось свободно, как прикрепленное на магнит, напоминая сейчас скорее брошь, нежели кулон. Хотя режимы прикрепления к телу у этой вещицы были совершенно разнообразные: от ношения на крепком шнурке или телескопической браслетной основе до самостоятельного прикрепления к участку тела с помощью температурного датчика, что для Птицы, кремниевой формы жизни, имеющей повышенную температуру тела, было замечательным вариантом, как и то, что эта вещица способна была заряжаться в минуты бездействия от тепла тела. Это было ничто иное, как синтезатор речи, причем одна из новейших моделей, уже откалиброванная для нужного голоса и нужной громкости, нужных интонаций…

Цхаии стоял ровно и неподвижно, ожидая каких-либо действий или приказов со стороны господина, перед которым он предстал в своем полном, нескрываемом обличии. Резких движений не делали даже глаза. И это при том, что Цхаии вспомнил, что ему было приказано подумать об имени. Впрочем, кое-что заурядное уже давно было у него наготове…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-11-05 00:32:51)

Подобного действия Цхаии вполне ожидал, когда фигура мужчины, стоявшего перед ним, слегка покачнулась и, делая шаг в сторону, двинулась с места, начав делать вокруг Птицы неторопливый и аккуратный круг, осматривая и изучая. К подобному жесту, можно сказать, Цхаии даже привык, так как почти все, кто видел его еще в Киире, поступали примерно так же. Правда, что-то в этот раз в движениях этого человека было… не то чтобы «не так», а…
Возможно, это было даже не в движениях, а во взгляде? В нутро Цхаии закралось ощущение, будто на него смотрят не как на что-то прекрасное и необычное, а как… на еду? Как на теленка или барашка, которого в ближайшее время отправят на жаровню? Ассоциация была странной, но Цхаии сразу же подумал о том, что примерно так смотрят и экзаменующие – на экзаменуемых, профессиональные свахи – на невест, следователи – на подозреваемых. Будто хищники или охотники на сокровища, будто воры или оценщики. Словно выискивая в облике какие-то недостатки, какие-то странности, несоответствия, слабые места, чтобы надавить на них или с их помощью контролировать жертву, и, в то же время, ища какие-то сильные черты, какие-то достоинства, пусть и ради того, чтобы их обойти…
Несмотря на то, что какой-то резкий, «птичий» инстинкт самосохранения у Цхаии был готов просто начать кричать и вот-вот запустить длинную цепочку параноидальных мыслей – Птица вовремя наступил ему на горло, прикрыв глаза как раз в тот момент, когда мужчина оказался у него за спиной. Цхаии не испытывал страха. Вернее, испытывал, но в случае со всей этой поездкой ему пришлось изрядно над собой поработать для того, чтобы теперь уметь как раз контролировать даже глубинные свои страхи. И такие страхи, как этот, способные пробудить столь нежелательный в деле Цхаии аффект, как паника – в первую очередь.
Вновь медленно открыл глаза Омега в ту секунду, когда, на слух, господин уже проходил мимо его плеча. Цхаии встретил его взгляд своим: ровным, спокойным, очень плавно скользившим вслед за его движением – таким же, каким взгляд был в момент начала совершения этого почти ритуального почетного круга. В какое-то мгновение Цхаии почувствовал, что давление каблука на глотке у страха можно ослабить – ведь тот отступал. Он вспомнил образ отца… Большой, сильный, величественный. Но даже он наверняка знал, что такое страх. И уж наверняка тоже испытывал его во время своих первых выступлений, когда абсолютно так же на него смотрели десятки, сотни бестолковых критиков, от которых, тем не менее, зависела его карьера, и тысячи талантливых, слушавших его сердцем и душой (как он и мечтал), зрителей. И покорять этот страх ему приходилось прямо во время работы, прямо стоя на сцене, глядя прямо ему в глаза, которые, как известно из старой терранской пословицы, славятся своим ужасающим размером…
– Да, я знаю. Ты всегда рядом, за спиной, ближе, чем все-все. Только оборачиваться мне нельзя. Как в мифе об Орфее и Эвридике, – мысленно прошептал Цхаии, обращаясь к кому-то невидимому, словно в подтверждение тому, что всякая тревога, пусть и хорошо удерживаемая в узде, успокаивалась сейчас сама. Словно отпадала необходимость и вовсе держать поводья этой узды, будто чья-то другая, еще более сильная рука, забирала их, снимая с Цхаии эту ношу. Как бы он хотел сейчас хотя бы улыбнуться… Наверняка какой-то странный, крошечный всполох чувств был заметен по его глазам, но Цхаии ничего не мог поделать: белые волосы господина, стоявшего рядом напротив, и его серебристые глаза навевали лишь одну, бесценную для него ассоциацию. Небтауи никогда не накладывал ни на кого шаблоны и тем более никогда не представлял на месте одних людей других, если только того не требовала работа с натурщиком, но ему искренне хотелось думать, что этот… элитар заслуживает доверия.
И ведь правда, если так подумать, то с такими внешними данными у этого господина действительно есть небольшой бонус к шансу добиться от Цхаии правды, если это – его цель. Конечно, внешности мало, чтобы заставить Птицу открыться, но… маленькое подспорье – это ведь вовсе неплохо, правда?
Но Цхаии, как и всегда, сохранял предельное внимание, успевая при этом еще и выхватывать из происходящего вокруг какие-то важные детали для себя. Так, например, прекрасно услышав и поняв приказ, адресованный милому молодому человеку по имени Рон, Цхаии мысленно даже капельку пожалел о том, что предстоящий ужин не окажется для него сюрпризом. В то же время, Цхаии безмолвно подметил: совместное проведение трапезы с древних времен не только на Первой Терре, но и у многих других цивилизаций, в том числе и Птиц, считалось весьма подходящим фоном для того, чтобы узнать друг друга получше, чтобы сблизиться, заложить крепкую основу для хороших отношений. Понемногу Цхаии уже начинал корить себя за преждевременные выводы, сделанные в Киире, ведь здесь этот человек демонстрировал весьма положительные черты, хотя нельзя исключать, что это – всего лишь первый день, в который, как известно, можно «ничего не делать». Однако теплое гостеприимство, тем более по отношению к рабу, не могло не греть Цхаии душу.
Когда же прозвучала реплика о комнате, якобы предназначавшейся для нового гостя, Небтауи не удивился, но был искренне заинтригован. Не медля, он двинулся вслед за господином, едва тот сошел с места. Ступая плавно и неторопливо, с каким-то аистиным изяществом, Цхаии, оставшись немного наедине с собой за спиной у мужчины, не спешил, впрочем, оглядываться по сторонам в попытках изучить интерьер и окружение. Он запоминал лишь самое важное: расположение коридоров и дверей, в то время как все остальное, по его мнению, можно оставить на потом. Хотя, краем глаза Цхаии, конечно, заметил, что попал в дом интеллигента, заинтересованного в классическом ампире и, самую малость, кажется, модерне. Как тот, кто изучал историю искусств, Цхаии в этом неплохо разбирался.
От прихожей до нужной двери идти было, как оказалось, не так уж далеко. И, едва двери стоило открыться и свету внутри – загореться, как Цхаии несколько ударила в глаза белизна. Нежные, пастельные тона в сочетании с цветом топленого молока – это первое, что он увидел. Цхаии не спешил присматриваться, но уже он чувствовал себя маленькой черной кляксой на большом листе пергамента. Чего не скажешь о благородном господине, который, встав возле стола, почти сливался с окружением. Если бы Цхаии знал о его планах, он бы оценил все это как хороший тактический ход – сделать потенциальную жертву уязвимой благодаря несоответствующей обстановке. Но Цхаии… было и в нем что-то от белизны, от света этого окружения. Невинность, доброта, скорее всего, поскольку он всего лишь подумал о том, что господин обустраивал комнату в соответствие с собственными предпочтениями, в соответствие со стилем интерьера в его доме, посему… что есть, то есть. К тому же, светлые помещения не имели над Цхаии особенно большой власти – светлыми были его мастерские, что домашняя, что выездная, так что ему подобная обстановка была даже привычна.
– Заходи и закрой дверь, – услышал Цхаии приказ в свою сторону, как раз в тот момент, когда уже переступал порог своего нового пристанища. И едва стоило ему встать на обе ноги уже в комнате, как снова между его глазами и глазами среброволосого мужчины словно натянулись прочные металлические нити – никак не отпускали их взгляды друг друга, и можно с уверенностью сказать, что это взаимно: Цхаии изучал этого элитара с не меньшим энтузиазмом и пристрастием, чем тот его, хоть о последнем Небтауи еще пока и не догадывался. Глаза, говорят, – зеркало души, и это понятие прочно укоренилось в бытности многих народов, в частности – гуманоидного образца, поэтому неудивительно, что именно взглядом в глаза люди познавали друг друга еще издревле. Цхаии держал взгляд слегка остекленевшим, чтобы не выдать своего любопытства, но отнимать у господина возможность пытаться что-то уловить в своем взгляде он не стал, закрывая дверь так, не разворачиваясь. Лишь слегка отбросив руку, подтолкнув дверь пальцами за край и, занося уже обе руки за спину, хватаясь за ручку и закрывая дверь до характерного щелчка, привалившись к ней спиной. Все это движение Цхаии проделал плавно и неторопливо, без каких-либо признаков, которые сказали бы о нем, что он нервничает. Сам Небтауи был охвачен любопытством настолько, что для нервозности внутри уже просто не было места.
И, наконец, его ожидания оправдались, а любопытство было почти удовлетворено, когда, будто густеющий от такого количества света, воздух дрогнул от голоса господина, который, как и ожидал Цхаии, хоть и был таким же равнодушным, как тогда в комнате карантинного блока, но, кажется, теперь был немного мягче и тише.
– Меня зовут Фалк Бло. Я никогда не представляюсь, если не вижу лица собеседника, если с этим были вопросы, – «Прямо читаете мысли…», – невольно вырвалось у Цхаии в голове, хотя виду он не подал, сразу же заглушив эту идею радостью от того, что услышал, наконец, имя своего хозяина. Фалк Бло… Странное имя, странная фамилия. Таких или подобных Цхаии еще никогда не слышал, хотя дело ему приходилось иметь с большим количеством людей с самыми разными именами, иногда даже поддельными и звучащими до смешного абсурдно. Тем не менее, это имя, по мнению Цхаии, очень подходило этому мужчине. Где-то на задворках мыслей даже закрутилась причина, по которой Цхаии так подумал, всего одно слово, может, даже два, но он никак не мог их «поймать». В то же время, Цхаии постепенно развеивал свои опасения, созданные ложным первым впечатлением. В конце концов, причина, по которой господин не представился в самом начале, вполне была принята Птицей за уважительную, но он надеялся, что господин понимает, что несоответствие его вполне достойному принципу было вынужденной необходимостью, приказом свыше и нисколечко не личной прихотью его нового питомца.
– Я – заместитель Рауля Ама и на ближайшее время буду твоим господином. Я просил тебя подумать о твоём имени. Как тебя зовут? – «Закрытое альфа- или бета-тестирование?», – снова у Цхаии мелькнула мысль, на этот раз несколько веселая и ироничная. Наверное, у него даже блеснули глаза в мгновение, когда он услышал такое знакомое имя. Нет, если этот человек – заместитель господина Ама, то Цхаии нечего опасаться, за исключением того, что, возможно, раз господин Рауль – его начальник, то неожиданно свалившийся ему на голову «дикий» пет причинял ему некоторые неудобства… С другой стороны, если подумать о серьезном, то даже если Вселенная распорядится так, что они что-то заподозрят, Небтауи был уверен: уколом «эликсира правды» и заключением в кандалы, и уж тем более промыванием мозгов дело не закончится, пока не будут заданы вопросы. Цхаии находил представителей высшей расы на Амои в исключительной степени склонными к изучению, к анализу, к диалогу, правительство Амои не имело маниакальной склонности рубить головы направо и налево, из чего можно было сделать вывод, что условия здесь благоприятные для осуществления планов Птицы. И если уж господин Ам соответствовал всему вышеперечисленному, то и в подчиненных у него наверняка сидят такие же работники.
На первый взгляд, если прикинуть по существу, то один только факт, что Цхаии находился сейчас в Эос, можно уже считать маленькой победой. Все-таки что-то от актерского мастерства отца у него течет по жилам, раз он не угодил за три месяца нахождения в Киире в руки к нейрокорректорам, которым было бы все равно, какое у него прошлое и какие цели, если бы сверху поступил приказ сделать из него секс-куклу. Он донес досюда свои мозги, свою память и свои цели – и это, несомненно, было успехом и большой удачей.
Однако сразу же доверять кому-то… Даже при всем при том, что Цхаии был настроен к Амои исключительно дружественно, не было все же никаких гарантий, что элита не сочтет его слова ложью и не заподозрит в том, что высказанные им цели и намерения являются прикрытием для списка совершенно других, «темных» дел. Какая ирония… Тот, кто был решительно настроен на нанесение существенного ущерба по кредиту доверия Федерации, и вполне имел хорошие шансы действительно это сделать, пусть и не без помощи умелых рук, в поисках которых он и прибыл сюда, рисковал быть сам принят за федерального лазутчика и, фигурально выражаясь, казнен, причем как можно более показательно.
При всем желании довериться, Цхаии не забывал об обратной стороне медали, и поэтому на ближайшее время у него в планах было едва ли не самое сложное – балансировать на этом тонком гурте. Пытаться самому склонить чашу весов в правильную сторону и при этом понять, можно ли довериться тому, кто стоит перед ним сейчас, или стоит отложить собственное обличение для того, кто продемонстрирует надежность, кто заслужит доверие?
Меха раздували пламя, назад идти уже было нельзя, как и останавливаться – лишь идти вперед и погружать уже, наконец, в горящие угли кусок стали, и понемногу начинать работу над тем, чтобы сделать из ошметка грубого металла тончайшие лепестки будущей кованой розы. Тяжелой и немного грубой, но не менее прекрасной и радующей взор, нежели живой аналог.
Тот факт, что их общение в рамках «хозяин и пет» планируется временным, о чем провозгласил этот Фалк, не добавлял в понимании Цхаии надежности ему, как тому, кому следует раскрываться. Пожалуй, даже наоборот, возникала мысль, что что-то недолговечное вряд ли может быть надежным. Но, в то же время, Цхаии не знал, что с ним будет, когда он расстанется со своим временным господином, и это не облегчало ему задачу выбора. Угробить его планы и даже его самого могла как спешка, так и промедление…
В животе у Цхаии похолодело, воздух в легких превратился, кажется, в желе, однако от ощущения пустоты в груди, будто сердце сжалось до размеров сердца воробья, это не спасло. Яркий и уютный, теплый белый свет комнаты мгновенно превратился для Цхаии в ложный отблеск солнца на холодном снегу… Синие губы чуть заметно дрогнули, так, будто мужчина терпел боль, но Небтауи, не переставая все это время осознавать, что он находится под пристальным взглядом собственной Судьбы, представшей в лице этого господина, Фалка, превратил это непроизвольное движение в легкую, ненавязчивую и мягкую услужливую улыбку, вслед за которой потеплели и его холодные синие глаза.
В знак понимания Цхаии медленно моргнул глазами и, выпрямляясь, отпуская дверную ручку и снова вытягивая вдоль тела руки, склонил в вежливом поклоне голову, уставив ровный взгляд куда-то в сторону обуви элитара.
«Дин», – несколько равнодушный, хоть и с нотами услужения, негромкий набор звуков, имитирующих лирический мужской тенор, раздался из динамика незамысловатого устройства на груди ручного. Помедлив всего секунду, устройство продолжило воспроизводить заданный импульсный набор, превращая его в звуки речи, вполне плавной и даже скрашенной некой мягкой интонацией: «Если будет так удобно моему господину». И по мере того, как звучали слова, лицо и шея пета озарялись слабым, нежным голубоватым свечением, исходившим от кристалла в устройстве, в унисон с воспроизводимыми звуками. Речь звучала на межпланетном языке, хотя устройство было оснащено функцией перевода (как и отключением подсветки), но пользоваться ею Цхаии пока не рекомендовали: потому что, во-первых, ему нужно было еще к этому синтезатору привыкнуть, а, во-вторых – перевод даже короткой фразы все же занимал лишнее время на обработку процесса, что вызвало некоторое подтормаживание. Но, к счастью, элитары все без исключения могли говорить на межпланетном языке, поэтому с этим не было никаких проблем. И уж тем более не было проблем у Цхаии.
Наверняка отсутствие возможности читать эмоции по голосу несколько обескуражит господина Бло, поскольку с синтезатором речи Цхаии обращается в совершенстве, проживя с ним всю жизнь. И даже если у него в горле будет комок слез, а в голове будет твориться настоящий бардак – синтезатор под его волей будет выдавать только то, что будет угодно Небтауи. С другой стороны, уверенным быть ни в чем нельзя…

Цхаии слушал мужчину очень внимательно, вникая в суть всех слов. Большую часть из всего, что он говорил, если подумать, можно было, конечно, смело пропускать мимо ушей, но у Небтауи не было даже желания как-то раздражаться: все шло по плану, да и в любом потоке слов можно найти ценную информацию. У Цхаии вообще не было привычки считать не важным и не необходимым что-то, чему совместно уделяли время как минимум двое.
Так, неторопливо выпрямляясь из поклона, когда процедура присвоения имени завершилась, Цхаии теперь слушал повторный легкий инструктаж по самым основным и элементарным нормам поведения питомца в Эос. Омега смотрел на господина теплым, приятным взглядом, выражающим покорность и послушание, а, главное – внимательность, прямо как пай-мальчик в университете, любимчик большинства педагогов.
Инструктаж и вправду был куда короче и проще, чем тот, который Цхаии слушал еще в Киире, когда парочка фурнитуров, на время приставленных к нему, приводили его в надлежащий вид и отмывали от назойливого аромата самых разнообразных медицинских маркеров, гелей и всего прочего, что необходимо было для более точных показаний медицинских приборов, и чем Птица за три месяца пребывания в карантинном блоке успел знатно пропитаться. Почти насквозь, несмотря на то, что доступ к душевой ему был разрешен в любое время дня и ночи, чем он с удовольствием пользовался. Заодно эти двое милых молодых людей просветили Омегу на тему основных норм поведения в Эос, а так же некоторых важных тонкостей и деталей, в том числе в сфере технических девайсов, аналогов которым мало где встретишь. Крылья ушей у Цхаии, конечно, к концу всей этой непринужденной лекции готовы были свернуться трубочкой и заправиться в голову, чтобы никогда больше из нее не вылезать, но он успел взять себя в руки и глубоко вздохнуть к тому моменту – в конце концов, глупым его тут никто не считает, всего лишь принимают за иностранца, что в данном контексте вполне приемлемо. Зато теперь он знал много полезных вещей, в том числе и про аврору – валюту для петов в Эос.
– … И я не хочу узнать потом, что мой пет терпел неудобства только потому, что боялся или стеснялся попросить нужные ему вещи.
«Вау…», – тут же едва не вырвался у Цхаии вслух жутко бородатый терранский жаргонизм, произнесенный в мыслях с какой-то вялой иронией. В следующее мгновение Небтауи даже поймал себя на мысли, что чуть не изменил выражение своего лица, успев избежать недоверчивого вскидывания брови. Впрочем, на этом внутренняя экспрессия удивления и недоумения не завершилась: «Святой древожуй… А так что, бывает? У петов есть стыд и они способны смущаться и, в том числе, тратить на это драгоценное время своего господина? Хозяина, который целый долгий день вкалывает для того, чтобы эта очаровательная мордочка могла позволить себе любой каприз, какой захочет, будь то новая одежка, новая цацка или какая-нибудь вкусняшка. И в конце дня они себе позволяют какие-то капризы перед лицом хозяина, впустую тратят время на какие-то ненужные эмоции вместо того, чтобы принести своему владыке удовольствие, помочь ему расслабиться и отдохнуть? М-да-а-а… я еще, видимо, мно-о-огого не знаю про эту систему. Может им, конечно, и не хватает мозгов, но на их месте я бы догадался еще и где-нибудь с десяток охранных кибер-собак прикупить. Чтобы они патрулировали территорию вокруг на предмет личностей, желающих прервать время отдыха моего господина».
Ну конечно Цхаии думал так не всерьез – все эти мысли были пронизаны сплошной веселой иронией! Была бы его воля – он бы смело все это озвучил бы и посмеялся бы сам над собой, но пока что пришлось ограничиться легким покачиванием головы в тот момент, когда нынешний временный господин отвернулся, чтобы проследовать к ванной комнате, которая была, впрочем, совсем рядом. Вероятно, для данной ситуации все эти мысли подходили меньше всего и даже, возможно, превращали Цхаии в самого настоящего дурачка, но… с другой стороны, если бы Цхаии не умел вот так из веселой мухи надувать летающего слона-юмориста, то от волнения он бы уже наверняка чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Нельзя сказать, что Цхаии ходил по жизни с улыбкой, это было, все-таки, не в его стиле, но он совершенно точно знал, что простая улыбка, пусть даже в мыслях, способна сделать очень многое, в том числе и придать моральных сил.
Впрочем, в каждой, даже самой нелепой шутке, по его мнению, можно найти некоторую долю правды. И в данном случае Цхаии действительно насторожился. С чего бы вдруг господину упоминать о таких вещах, как страх или смущение, если перед ним стоит самый обыкновенный питомец? Ну да, он не гордый породистый потомок лабораторных мышей, но он бы не попал сюда, если бы не был пригоден к такой работе не только по внешним данным, но и по психологическим нормам. Он не хуже и не лучше коренных амойских секс-игрушек. Так в чем же дело? Зачем нужно было выделять это голосом? Оставалось лишь надеяться, что новый господин делал это по любой другой причине, совершенно не похожей на ту, которой опасался Цхаии… В любом случае, смущения и страха при отдаче просьб и приказов фурнитуру Цхаии испытывать не будет. Мало того, что он очень многое из ряда бытовой работы с детства действительно умел делать самостоятельно, так еще и умел руководить домашними делами с помощью прислуги, причем весьма хорошо и во многом благодаря именно тому, что знал, каких усилий и затрат времени требует та или иная работа. В благодарность доктору за столь трепетную заботу о нем, как едва ли не о родном сыне, Цхаии только и мог предложить, что взять на себя всю ответственность за порядок в доме и надсмотр за нанятой профессором прислугой. В виду их общей необходимости соблюдать конспирацию, позволить себе непросвещенного в их делах управителя они не могли, посему заботиться о доме и раздавать осведомленной об их с профессором истории прислуге указы ежедневно приходилось именно Цхаии, что в своем случае он считал бесценным опытом. Держать в уме все необходимые дела, быть в курсе всего, что происходит в довольно большом доме, от питомника профессора до лаборатории и мастерской, от кухни до прачечной, всегда держать в голове список всего, что необходимо повару на кухне, ассистентам доктора в лаборатории и даже горничной в кладовке. Память подвергалась колоссальной нагрузке, но для Цхаии в этом была жизнь. Во всяком случае, возвращаясь по вечерам из мастерской в городе, если работа была с заказчиком, он знал, что любимый дом, как и все его обитатели, его всегда ждет…
– Сегодня ты будешь ужинать со мной. Я даю тебе десять минут, чтобы привести себя в порядок. Рон зайдет за тобой и проводит в столовую.
Едва произнеся это, дзинкотай развернулся и направился к выходу. И Цхаии чуть отступил в сторону от двери, чтобы не мешать его проходу. Все было сделано молча, в тишине, прямо как в Киире – и тот факт, что от Омеги (или теперь уже «Дина») не ожидали, как и тогда, никаких лишних действий, вроде ответов, несколько, наверное, успокаивал. Дверь негромко щелкнула, закрывшись за спиной мужчины, и Цхаии остался совсем один. Десять минут… Что можно успеть сделать за это время?

Недолго думая, Цхаии переступил с ноги на ногу, стоя на одном месте. Наконец-то у него появилось немного времени для того, чтобы хотя бы сориентироваться в пространстве и понять, где он находится. Цхаии размял шею, слегка наклонив голову вправо и влево несколько раз. В это время он ни на минуту не прикрыл глаза, изучая стену перед собой. Не столько на предмет мебели, которая присутствовала на ее фоне, сколько выискивая взглядом что-то необычное, в виде картин, настенных скульптур и всего прочего, с помощью чего можно было бы с легкостью замаскировать камеры наблюдения. Расслабляться Цхаии откровенно не спешил даже будучи в одиночестве. Не то чтобы его мучила паранойя – он прекрасно понимал, что он не такая уж важная птица, чтобы за ним так пристально следили, но даже просто осведомленным в таких вещах ему бы быть не помешало. За время пребывания в Кирре, в этой маленькой и тесной комнатке, Цхаии уже привык к нахождению под пристальным, круглосуточным надзором врачей, поэтому если и здесь разница будет лишь в мебели и в размерах окна, то это не будет проблемой. Цхаии уже успел отвыкнуть от того, что он был рад делать в одиночестве дома, посему едва ли слежка, даже если она есть, принесет наблюдающим какую-то новую информацию – поведение Цхаии изменилось в соответствии с условиями, в которые он был поставлен. А уж свои привычки и свое поведение Цхаии умел очень хорошо контролировать, чему его научила жизнь под личиной несуществующей персоны, мало чем отличающейся от личности Дина – Дацо Дагота. Впрочем, в чем-то жизнь для Дацо была проще, чем для Дина: в отличие от последнего, вольный художник мог хотя бы позволить себе носить темные очки, что давало ему возможность полностью скрывать от окружающих свои мысли и эмоции, выражаемые взглядом, в том числе даже от натурщика, с которого пишется картина.
Медленно, чуть склонив голову к правому плечу, Цхаии прошел, обойдя, мимо своей постели, проведя по ней рукой, чувствуя, как кончиков пальцев касается ласковая и нежная прохлада шелкового постельного белья. Оказавшись в нескольких шагах от большого, чуть ли не во всю стену, от пола и до потолка, окна, затянутого в длинную тюль и обрамленного светлыми шторами такой же длинны, Цхаии несколько удивился. Все, что было вокруг, вдруг начало напоминать ему то, о чем Цхаии старался не вспоминать… дом. Именно такими, насыщенными, немного буржуазными и были жилые этажи резиденции доктора Эрона, в которой жил и Цхаии. Профессор не отличался какими-то строгими предпочтениями в вопросах интерьера своего дома, но он всегда старался соблюдать какой-то баланс в своем окружении: так, если лаборатории все были обставлены в исключительно минималистичном стиле, который не мешал серьезной работе, требующей сосредоточения и внимательности, то вот в жилой квартире, кажется, он позволял себе любой каприз, привносивший в его жизнь, полную природного и делового порядка, капельку умеренной хаотичности. Этому же он научил, пожалуй, и Цхаии, у которого, впрочем, получалось совсем наоборот: работать в условиях многоцветного и мультиформенного богатства, а отдыхать – в как можно менее давящей на глаза и на фантазию обстановке… Эдакая профессиональная привычка, которой сейчас, впрочем, приходилось жертвовать в виду того, что весьма небогатая обстановка и без того царила вокруг Цхаии в течение как минимум трех месяцев – поэтому хоть какое-то разнообразие, особенно такое, в облике терранского ампира, не могло не радовать глаз.
Желание поскорее сдвинуть тюль в сторону и взглянуть, наконец, на ночную Танагуру, Цхаии пришлось побороть, едва ли не прикусив губу. У него были, все-таки, еще важные дела сегодня. Взглянув на часы, поймав себя, в итоге, на том, что уже как минимум с минут пять он стоял неподвижно, лишь обняв себя одной рукой за плечо, в центре комнаты возле постели и просто рассматривал узор на тюли, которой закрыто окно, Цхаии как-то встрепенулся. Да, ему определенно остро не хватало своих родных, домашних окон, которые скорее были похожи на стеклянные стены, которых в его комнате было едва ли не «все три из четырех». Клаустрофобией Цхаии не страдал, как и боязнью высоты, но все же большие пространства, не темные и не светлые, а являющиеся скорее площадкой для игры или даже борьбы света и тени, он любил и ценил, пожалуй, как никто другой. И действительно «большим пространством» в его понимании была далеко не целая комната, а, пожалуй, весь пейзаж за окном, каким бы он ни был – город или природа. Однако скучать по дому… пожалуй, даже начинать было еще слишком рано.
Времени у Цхаии оставалось, впрочем, немного. И, обведя комнату взглядом еще один раз для верности, почему-то уже теперь уверенный, что у этого господина есть и куда более важные дела, чем вести за ним тотальную слежку, Цхаии развернулся возле постели и направился в сторону ванной, дверь в которую все еще была открыта, горел свет.
Когда же мужчина выходил оттуда, выключая свет и прикрывая дверь, будучи теперь умытым и слегка распушившим перья, заменявшие ему волосы, которые до этого, как ему показалось при взгляде в зеркало, были жутко прилизаны не только фурнитурами, но еще и капюшоном плаща, он встретился взглядом с уже стоявшим на пороге юношей. Да, тем самым фурнитуром, Роном. В этот момент руки у Цхаии были запрокинуты за голову все в тех же попытках хоть самую малость разлепить перья друг от друга и сделать прическу посвободнее и попышнее, как он и привык, но столкнувшись с таким сюрпризом, как несколько неожиданное появление кого-то в комнате, Птица даже замер, широко распахнув глаза и встретив парня несколько недоумевающим взглядом. Впрочем, в течение последующих пары секунд Цхаии быстро вышел из оцепенения и успокоил свой взгляд, неторопливо опуская еще немного влажные после воды руки, позволяя удобно сложиться вдоль тела и пышным подкрылкам, которые он впервые за долгое время наконец-то удостоил возможности развернуться. Что было, если подумать, зрелищем наверняка впечатляющим для местных непосвещенных, даже для таких мальчиков, как этот Рон. И почему-то Цхаии хотелось думать, что стучаться прежде, чем войти, здесь все же принято – просто сам он мог не услышать стука в дверь из-за шума воды.
Наконец, когда короткая немая сцена завершилась, молодой человек осведомил Дина, что хозяин ждет его в столовой к ужину. Коротко кивнув, Цхаии сделал маленький шаг в сторону двери, после чего взял курс следования след в след за фурнитуром в сторону обеденной залы, успев при этом скользящим и быстрым движением выключить в комнате свет и прикрыть за собой дверь. С одной стороны Цхаии радовался, что век диетической пищи, его переходный к обычной еде этап, наконец-то, завершится, но, с другой, он был по-прежнему предельно собран. Ему снова предстоял довольно тесный и прямой контакт с этим человеком и, поскольку Цхаии еще долго не сможет ему доверить ту часть себя, которая не является Дином даже самую малость, ему придется быть максимально сосредоточенным все это время.
Однако в данном случае это всего лишь светский ужин на двоих, а не допрос с пристрастием, так что причин для серьезной тревоги у Небтауи нет. В тайне он лишь надеялся на то, что не будут подавать ничего алкогольного. Нет, если это случится – конечно, отказаться будет нельзя, да и никакого влияния на Цхаии это не окажет, но все-таки вкус алкоголя в картине этого вечера был бы, по мнению Птицы, лишним…
Хозяин сидел в голове довольно большого, уже накрытого приборами стола, дожидаясь своего сегодняшнего гостя и встречая его все с тем же спокойным, почти ничего не выражающим лицом, каким оно было знакомо Цхаии с самого момента их первой встречи. Ничего нового в мужчине, можно сказать, Птица не увидел, успев, впрочем, в мыслях сделать небольшой акцент на окружении, заметив, что даже интерьер столовой вписывается в общий стиль обстановки дома практически идеально. Стоя на пороге залы, даже когда шаг в сторону от входа сделал Рон, Цхаии приковал свой неподвижный, матовый взгляд к лицу господина, который, впрочем, не тратя времени на очередные церемонии, сразу же пригласил питомца к столу, чему внутренне Цхаии несказанно обрадовался. Сделав легкий кивок головой, на мгновение моргнув в этот момент глазами, Небтауи снова двинулся с места, на этот раз уже всего за пару-тройку шагов подходя к столу и, наконец, быстро, но плавно перетекая из вертикального положения в сидячее, аккурат на стульчик перед предназначавшимся ему прибором, напротив господина Фалка. И, хотя Цхаии нарочно принял несколько скованную позу, уперев руки в колени и вытянув спину, уверенный, что именно так и ведут себя петы, впервые оказавшись за одним столом с хозяином, оценивал разложенный прибор он опущенным взглядом, тем не менее, как искушенный в сервировке любитель вкусно поесть. Уличить Цхаии в чревоугодии, конечно, нельзя, одним даже только невооруженным взглядом оценив его комплекцию и как минимум складность, если не стройность, но, все же, вкусную еду, вне зависимости, приготовлена ли она домашним поваром или в ресторане, Небтауи любил с детства. Он был неприхотлив в пище и за столом вел себя, как правило, скромно, но удовольствие от трапезы, если блюда действительно были хороши, он ценил очень высоко. Для него это было все равно, что оказаться обыкновенным зрителем собственных картин – именно так, как любование предметом искусства, он и расценивал трапезу и мастерство повара. И что-то в витавшем в обеденной легком аромате чего-то съестного уже вызывало трепет и предвкушение. В то же время, Цхаии уловил общую мелодию обстановки. Все больше предположения Птицы склонялись к тому, что… сколько бы, пожалуй, про элиту не говорили, что она бесчувственна и ко всякой роскоши равнодушна, а, все же, своеобразные психологические органы ощущения эстетического удовольствия, резонирующие с их вкусами и предпочтениями, у них, подобно самым обыкновенным людям, явно имеются. Может, конечно, не у всех, ведь этот мужчина – пока что единственный элитар, с котором Цхаии знаком в таком формате, но, так или иначе, подозрения уже есть. Вот только нельзя сказать, что шибко продолжение этих подозрений радовало Цхаии… Но сейчас не об этом нужно было думать.
Дин снова опустил взгляд, но на этот раз для того, чтобы расстелить на коленях льняную салфетку, что была аккуратно сложена конусом на стоящей на столе тарелочке. Комбинезон на данный момент был единственной его одеждой и пачкать его не было никакого желания, даже несмотря на то, что он жутко осточертел. Спешить было явно некуда, так что Птица лишь глубоко вздохнул, уставив взгляд куда-то в край столешницы. Будто бы и не смея даже капельки надоедать своему владельцу.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-11-10 23:40:59)

Между тем Небтауи опустил глаза к углу стола не просто так. Немного собирая мысли и выстраивая их в определенном порядке, он готовился к тому, что даже при всем при том, что обстановка вполне приятная и непринужденная, все же так или иначе, рано или поздно, ему начнут задавать вопросы, пытаться узнать о нем немного больше. И в случае с этим господином Цхаии относился к этому с пониманием и одобрением: тот выглядел интеллигентом и, судя по тому, что он умеет благодарить свою прислугу, он не был похож на домашнего тирана. И вполне в его стиле будет попытаться завоевать доверие и любовь своего нового слуги методом неторопливого близкого знакомства. И подобная вежливость, по мнению Птицы, заслуживает того, чтобы пойти ей навстречу. В конце концов, они здесь оба затем, чтобы не потратить время впустую…
Несказанно обрадовался Цхаии и оживился, когда почувствовал, что запахло рыбой, когда открыл глаза и увидел перед собой совершенно великолепного вида рыбное филе, которое едва не затмило собой и набор иных разнообразных легких блюд и закусок. Цхаии ни секунды не скрывал той радости, которая переполнила его при виде всего этого изобилия продуктов, и которая сверкнула у него в глазах, когда он всего на пару мгновений поднял взгляд на господина и подождал, пока трапезу не начнет тот, следуя правилу приличия «не лезь поперек батьки». После этого вкусить яств Небтауи позволил и себе, впервые обратившись за помощью к Рону. Махать перьями подкрылок над столом едва ли было прилично, так что мягким взглядом и парочкой легких жестов Дин время от времени вежливо просил фурнитура оказать ему небольшую услугу – положить пару ложечек того или другого блюда…
Цхаии искренне наслаждался тем, что наконец-то ел что-то действительно вкусное, и приборами орудовал вполне мастерски и быстро, хотя ел понемногу и скромно. Порой даже сам доктор Эрон шутил о Цхаии, говоря, что у того путь к сердцу как раз лежит через желудок (в чем он, наверное, был прав). Конечно Небтауи знал, что в хорошей мидасской гостинице такой же набор продуктов, да еще с обожаемыми Птицей креветками, стоит немаленьких денег, поскольку многое из этого недоступно даже простым гражданам Амои, не то что монгрелам, однако сейчас он об этом не думал. Не та ситуация. Несмотря на все плюсы этого вечера, Цхаии несколько напрягало молчание, наполнявшее обеденную, хотя говорить за столом, он знал, тоже нужно аккуратно и соблюдая приличия. Впрочем, едва он уже начал слегка беспокоиться, как воздух в зале все же соизволил слегка задрожать от звука голоса мужчины:
– Дин, – господин начал разговор легко, его голос был негромким, тон – вопросительным, но спокойным. Медленно поднимая глаза и откладывая на край тарелки приборы, скрашивая серо-синие губы, едва убрав от них салфетку, чуть заметной, но приятной теплой улыбкой, Птица, слыша напряженную паузу после своего имени, с помощью которой хозяин, кажется, нарочито пытался заставить его поднять взор, что не стало для Дина проблемой, он, наконец, послушно поднял взгляд на господина. По взгляду Птицы можно было прочесть легкий интерес и покорность, ожидание вопроса, но за непробиваемой стеной ставшего совершенно искусственным стеклянного взгляда Цхаии присматривался к лику господина Бло и изучал его, – Ты немного скован… Ты боишься меня?
Ответ на этот вопрос Цхаии не стал задерживать дольше, чем на секунду, удостоив господина, все так же глядя ему в глаза, еле-еле заметным покачиванием головы в отрицательном жесте. В следующую же минуту Цхаии наблюдал краем глаза то, как плескаясь из стороны в сторону смачивало стенки чистого бокала ароматное и красивое вино…
– Выпей вина, Дин. Это легкое виноградное вино, оно тебе не повредит. И расскажи мне, чем ты занимался у своего предыдущего хозяина, как ты его развлекал и что ты умеешь делать? – словно краска в чистейшей воде, голос господина растворялся в воздухе и расходился медленно и неспешно, постепенно обволакивая атмосферу и окрашивая ее в свой, неповторимый цвет его гостеприимства и, кажется, искренней заинтересованности. Пристальное внимание, слишком пристальное, настолько, что даже кровь в жилах то густела от холода, то снова превращалась в кипяток от жара. И вместе с тем, как Цхаии, доверившись голосу элита, пригубил сладкого вина маленьким глотком, пристальность взгляда серых глаз начала словно ощущаться острее. Немного подождав, оценив волшебный вкус оказавшегося, даже по мнению Цхаии, славным вина, он, все так же сидя прямо и не смея отвести от господина глаз, держа одну руку на коленях, другую – на уровне груди, держа в изящных пальцах полный вина бокал, заставил говорить за себя украшение на своей груди.
– Не его, мой господин, – начал Птица с вежливости, поправляя, – Его гостей. Развлекал танцами, беседами, играми, музыкой… – голос синтезатора звучал тихо, негромко и сладко – именно так, как и хотел преподнести этот ложный рассказ Цхаии, вдруг изменивший свой взгляд со спокойного и услужливого на слегка усталый. Казалось, раб не хотел бы об этом вспоминать, но выполнял волю своего нынешнего господина беспрекословно, продолжая, отвечая уже на вторую часть его вопроса, – В иное же время я помогал на кухне и в прачечной прочей его прислуге. Вот, пожалуй, и все, что я умею, господин, – поблескивающие от влаги вина уста Птицы растянулись в улыбке немного сильнее, когда синтезатор закончил воспроизводить заданные ему импульсы. Все так же Дин не отводил взгляда от лица его господина – Цхаии с интересом ждал реакции.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-11-13 15:39:44)

Ожидание какой-то реакции наконец-то увенчалось успехом, когда на губах господина Бло, впервые за весь этот недолгий вечер, что они были знакомы с Омегой, расцвела и просияла, словно первый весенний цвет из-под зимнего снега, аккуратная и легкая улыбка. И пусть Цхаии пока не доверял этой улыбке всей душой, все же, по его мнению, это было хорошим знаком: в перспективе не стоило ждать от этого человека опасности или непонимания. А, как известно, когда для птицы нет опасности – она может и на руку сесть тому, кто протянет ей на ладони семена. Не сразу, конечно, далеко не сразу, но терпение и труд, как известно, решают многие проблемы, хотя и не все. Уж кому, как не легендарной синей птице, тайне вещей и счастья, это знать – ведь она садится на руки лишь достойным. И даже если рука, протянутая к ней, будет полна самого дорого корма и ценных семян, но лишена воли, решимости что-то изменить и духовного богатства – для синей птицы пуста будет ее ладонь…
Опустив глаза и немного задумавшись, Цхаии, сняв с лица свою улыбку, готовясь к новому вопросу, вновь осторожно обнял чувственными синими губами тонкий стеклянный край изящного бокала, делая еще один небольшой глоток вина. Перед этим он, уловив непринужденный и добрый жест господина Фалка, плавно отсалютовал бокалом ему в ответ, правда, более скромным жестом.
Как и ожидалось, любопытство господина, его вполне естественный интерес продолжил оплетать несуществующее прошлое Омеги, в котором для Цхаии, тем не менее, доля правды была весомой. Сколько бы ни было неправды в его словах, а Небтауи знал точно: пусть, наверняка, история о столь необычном рабе со столь богатым набором умений и кажется необыкновенной, все же для Птицы это было на данный момент единственной возможностью остаться собой и утвердиться на новом месте, очертить для других круг необходимого ему пространства. С самого начала он не исключал, что если все получится, что если звездный ветер будет милостив к нему и принесет сюда, бережно поставит на ноги на зеркальные полы гордой башни Эос, то пробыть здесь Цхаии может быть суждено как до пары сотен лет, так и до конца своей жизни, если ей суждено будет быть долгой. Это, конечно, в лучшем случае развития событий, но, так или иначе, от того, что ему было привычно с малых лет, Цхаии не собирался отказываться. И пока что преподносить это ему удавалось вполне хорошо, пусть судить еще и рано…
– Ты многое знаешь и умеешь, Дин. В таком случае, давай начнем, с чего попроще…
Небтауи обратился вслух. Ответ у него был уже на все готов, оставалось лишь преподнести. Вновь за место него заговорило украшение на груди, поблескивая своим роскошным камнем ярко, но не сильно, словно бы изображая то эмоциональное спокойствие, с которым начал Цхаии отвечать. Бокал он снова держал у груди, благодаря чему вино, озаренное светом кристалла в синтезаторе, словно бы светилось изнутри.
– Признаюсь честно, господин: музыкальных инструментов мои руки не касались отродясь. Я могу изобразить любой музыкальный инструмент без использования рук. Моему бывшему хозяину эти возможности моего голоса пришлись понраву, когда они открылись, и он приложил немало усилий, чтобы донести их до слуха его гостей без вреда для оных. Танцами я занялся не так давно и пока еще плохо владею этим искусством. Я избрал с разрешения моего предыдущего хозяина такую ветвь танца для изучения, как Натья – классические танцы Индии, одного из государств Первой Терры. В свое время это искусство танца поразило меня до глубины души и я подумал, что с моим умением изображать музыку я мог бы успешно его изучать и практиковать… Не могу сказать, что танец был для меня всецело лишь надеждой на бегство от назойливой проблемы, какой она была не только для меня, но и для хозяина, но тот факт, что в танце ко мне будут меньше или не будут вовсе протягивать руки, чтобы не мешать, радовал и моего хозяина, и меня… – тоскливое выражение глаз Дина сменилось… каким-то презрительным, опущенным, униженным, но не столько обиженным, сколько просто досадным. Синтезатор на груди продолжал, тем не менее, равнодушно к эмоциям владельца озвучивать то, что Птица говорил, – С некоторыми гостями моего господина мне приходилось часто оставаться наедине. И я был бы рад, если бы их так хорошо веселили шахматы, домино, пасьянсы и прочие настольные развлечения Первой Терры, как в их обычной светской повседневной жизни. Но их, в свою очередь, больше интересовал я… Детские забавы: прятки, жмурки, догонялки – все, что позволяло бы им касаться моего тела. Порой такие деловые партнеры моего хозяина, как старики, с которых уже лет сто как сыпется песок, скакали в саду или в колонных залах резвее своих внуков, пытаясь меня поймать. И далеко уже не стариковскими были их объятия, когда их руки до меня все же доставали – как бы и я ни брыкался, еще ни разу мне не удалось вырваться, – всего на несколько секунд, но речь, исходившая из украшения, прервалась. И делая глубокий, тяжелый вздох, приподнявший, тем не менее, плечи мужчины, тот медленно опустил сначала глаза, а затем – и голову, едва ли не прижав подбородок к шее. Спина Птицы при этом оставалось прямой, а рука с бокалом, сжимаемым пальцами, не дрогнула. Омега изображал разочарованность и, в то же время, беспристрастие – укрытые перьями брови не были сдвинуты в печальной эмоции, губы не были сжаты от обиды, да и в целом его облик сейчас не выдавал ничего эмоционального. Лишь воспоминания, отрешенность, желание все это забыть поскорее…
Выдохнув, раб продолжил свой рассказ. Словно бы и не было ничего.
– Хозяин мой всегда был неподалеку и успевал непринужденно и с улыбкой предотвратить то самое… когда меня уже подволакивали к укромному, мягкому и темному местечку, едва ли не поливая слюной и не рыча от желания растерзать. Но это тратило его бесценное время. И если бы оно не окупалось после этого хорошими заказами, союзами и контрактами, которые он впоследствии заключал с этими партнерами, шедшими на уступки в надеждах еще однажды «поиграть» со мной… думаю, он продал бы меня так, как сейчас, уже давным-давно… и за бесценок.
Закончив, Омега несколько резко вскинул голову, распахнул очи, вновь позволяя смотреть ему в глаза и смотря в глаза господина в ответ. Конечно, бояться было нечего, ведь это – подчиненный Рауля Ама, блонди, который не сделал ему еще ничего плохого. Однако интерес, хорошо скрываемый, у Цхаии был: как воспримет он эту историю, как отреагирует?..

У Цхаии едва не отделилось истинное лицо от маски, когда господин, сидевший напротив в расслабленной и спокойной позе буквально несколько мгновений назад, всего после пары коротких фраз быстро, но плавно поднялся из-за стола и довольно шустро оказался у мужчины за спиной. Отблеск яркого освещения обеденной дрогнул у Цхаии в глазах: он не испытывал страха, но что-то недоброе, холодное, на ощупь напоминающее змеиную чешую, будто пробудилось у него под грудью и задело неловким прикосновением своего гибкого тела его огромное, размером с два сцепленных кулака, сердце. Повинуясь приказу, Цхаии, несмотря на то, что за мгновение до этого он уже выпрямил спину, чтобы тоже встать из-за стола, несколько поник и остался сидеть на месте, отставляя на стол бокал и складывая руки на коленях.
Могучей и широкой длинной шеи впервые коснулись чужие руки. Не с той целью, чтобы осмотреть жаброподобные мышцы, не для того, чтобы прощупать целое хитроумное сплетение упругих связок и натянутых до предела «сухожилий» орга́на, а с той целью, чтобы просто коснуться и, возможно, повлиять, понять, прочувствовать, заставить что-то чувствовать…
У Цхаии невольно дрогнуло на секунду дыхание, он резко опустил веки и даже слегка поник головой. Как бы хотелось ему встретить это первое прикосновение по-другому, совсем иначе… Не натягивая удил удалых и сильных коней паники и страха своими руками, никогда еще не державшим ничего настолько тяжелого, как эта миссия, которую Цхаии сам возложил на свои плечи… и о чем ни за что, впрочем, не пожалеет. Руки его этими удилами еще совсем даже не стерты, до первой крови еще очень далеко, а поэтому для Цхаии это первая возможность проверить качество своей, не только двухлетней, но и длившейся всю его жизнь, подготовки к этой поездке. Что-то подсказывало, что то, что сейчас происходит – это первые звонки к тому, что Цхаии проверяют не столько на профпригодность, сколько на правдивость всего того, что он уже рассказал о себе… Паниковать было еще очень рано, как и окончательно склоняться к этой мысли, однако Цхаии точно знал, что это – еще не страх, и что своими действиями этот светловолосый мужчина тоже проходит экзамен, о котором еще даже не подозревает. Вряд ли Белый Сокол осознает, что в качестве жертвы выбрал себе ту птицу, с которой никогда не совладает – птицу, с размахом крыльев шириною в целое небо…
«Интересно, с чего ты задаешь мне такой вопрос. Естественно ты понимаешь, что к моему положению меня подготовили, и в деталях мне разъяснили, что есть понятие «пет» и как оно выглядит на практике. Недовольным тем, что тебе нет нужды заниматься жесткой дрессировкой, ты не выглядишь, в том числе и потому, что в глазах одного только твоего слуги я не вижу, когда он смотрит на тебя, следа страха, оставленного деспотией и насилием. В тебе колеблется, как я понимаю, интерес?», – мысленно обращался Цхаии к своему временному господину, тем временем, ощущая вполне осторожные и чуткие прикосновения сильных и при этом изящных пальцев у себя на плечах. И как только узнал он, где следует прикасаться к Цхаии? Но времени у самого Небтауи на это не было, как бы не хотелось его сердцу трепетать, подобно сердцу горлицы, попавшей в силки…
«Что ж… если это не просто игра или любопытство, а попытка проверить какие-то подозрения…, – Цхаии в мыслях, кажется, на секунду запнулся. Думать об этом ему не хотелось, но мысль о том, что, возможно, он уже сейчас находится в довольно горячем положении, лишь придавала ему сил держать себя в руках, – то предложить мне тебе на первый раз особенно нечего».
Что-то подсказывало Цхаии, что если этот господин и пытается заиграть с ним, то, скорее всего, он блефует, причем явно. «Временный» господин едва ли позволит себе лишнего, в том числе и испортить настроение будущему «истинному» владельцу, передав ему товар уже «не первой свежести» – при всем уважении к тому правилу, что питомцев иногда передают из рук в руки или списывают в бордели, едва ли у элиты Танагуры настолько тесные отношения друг с другом, что они обмениваются уже подпорченными игрушками, как подружки – платьями. Причин применять насильственные методы воспитания и «облегчать» будущему владельцу жизнь, выдрессировывая питомца самостоятельно, у него нет, поскольку его новое временное приобретение ведет себя очень прилично и спокойно, как самый обыкновенный ручной – так, во всяком случае, думал и надеялся Цхаии. Птица отчего-то был уверен: ни сегодня, ни в ближайшее время ни один из дней не закончатся для него так называемой оргией «суарэ» или даже разделением единой постели с временным хозяином – что еще менее вероятно, чем первое, ибо, насколько он слушал приводивших его сегодня в порядок фурнитуров, господа предпочитают не подпускать к себе домашних любимцев настолько близко. Посему, можно сказать, он и не паниковал. У этого человека, как ему кажется, нет не только причин, но и желания сближаться с ним… и это предчувствие вполне обнадеживало.
– Я слушаю, Дин, говори, – вырвал Цхаии из недолгих размышлений голос легкого, кажется, нетерпения господина Бло, хоть и вполне спокойный. Цхаии начал делать глубокий вдох, когда, после этой короткой фразы, его голова начала медленно, все больше раскрывая шею, плавно откидываться назад. И мужчина уже почти коснулся оперенным затылком плеча элита, когда его грудь, полная воздуха и из-за этого вздыбившаяся, заставила его развернуть плечи настолько, что теперь можно было спокойно созерцать все его тело от ключиц и до самых колен, уходивших под скатерть на столе. Цхаии даже не требовалось оборачиваться, чтобы попытаться сделать встречный шаг навстречу странной игривости его временного господина. Он вполне и сам был способен на столь радикальные жесты, которые в обычной ситуации могут заставить людей нервничать – и что-то подсказывало Цхаии, что без ответа это действие не останется и со стороны не-человека, а элита.
Ничего из пульсации и температуры тела Небтауи не изменилось – лишь дыхание, кажется, слегка участилось после того, как, сделав выдох, он вновь позволил говорить заместо себя прибору, сверкавшему большим голубым оком у него на груди:
– Да, мой господин. Если мне не изменяет память и отчет в том, что они говорят, себе отдавали фурнитуры и прочие, с кем мне доводилось общаться и кто просвещал меня на тему местных правил и порядков, то пет на Амои – это вещь, собственность. Секс-игрушка, единственный смысл и цель жизни которой – удовлетворение сексуальных пристрастий ее владельца, вне зависимости от того, какой оттенок они имеют: вуайеризм, садо-мазо, ролевая игра – что угодно. Эта игрушка должна помогать снимать стресс, накопленный тяжелой работой представителя элиты, и это все, что от нее требуется на протяжении всего расцвета ее юности. После окончания своего срока эксплуатации пет отправляется в мидасские бордели или уходит на утилизацию. Надеюсь, я все правильно понял?
Ни тени иронии или шутки не было ни в мыслях Цхаии, когда он диктовал эти слова устройству, ни в самом искусственном голосе синтезатора. Стараясь не замечать мыслей, шедших где-то на фоне, Цхаии и не замечал сам, что искренне мечтает о том, чтобы это первое в его жизни чужое прикосновение к его шее наконец-то прекратилось, оборвалось, закончилось… Выдержка Цхаии была очень сильна: то, что происходило с ним сейчас, он не считал достойным страха, который возникал из той разницы, что была в разбросе между его разумом и сердцем, а еще иногда и телом. Но все же некоторый «птичий» испуг имел место быть в его сознании сейчас. И Цхаии, пусть с огромным трудом, но все же совладал с ним…
«Ты, конечно, красавчик, но знай свое место, – вновь мысленно обратился Цхаии к господину, стоявшему у него за спиной, чье плечо он почти чувствовал своим затылком. Голосом твердым и решительным, тайно будто бы желая, чтобы через это прикосновение эти мысли прозвенели у него в голове и врезались в память, подобно выцарапанным на дереве ножом, – Чем быстрее ты разгадаешь меня – тем больше веры будет у меня в местную систему безопасности «третьей ступени». С этим я спорить не могу и у меня нет цели противостоять тебе и кому-либо вообще здесь. Но что бы ни случилось – я постараюсь сделать так, что ты поначалу совершенно не поймешь: прошла ли она в твоем лице свое испытание передо мной или нет. Работай головой, не делай резкий движений в отношении меня и не забывай давать мне знаки – и твоей наградой за теории будет правда, которую ты и вся планета можете как принять, так и отвергнуть. Я же – ничего не боюсь»

Цхаии хорошо владел собой и умел откладывать многие вопросы, не требующие сиюминутного решения, на потом и, что ценится гораздо больше – он никогда не забывал к ним возвращаться. То же самое, можно сказать, касалось и его чувств и эмоций: сначала приходилось принимать решения, а уже потом – бояться, переживать, отходить от шока, радоваться и так далее. Даже у такой силы воли есть своя цена, но это, стоит сказать, та овчинка, которая стоит своей выделки.
Точно так же сейчас Цхаии думал над своими ответами на вопросы, которые ставил ему господин Бло – с отнюдь не птичьим бесстрашием, не птичьим прагматизмом, но явно откладывая на перспективу переживания и легкий страх. Легкий ли? Небтауи искренне хотелось верить, что он и его временный господин находятся на верном пути, но ответ хотелось дать… искренний. Цхаии краем уха слышал от Сорена, встречавшего фурнитуров из Эос, что на его памяти пришелец из космоса, в сущности – подопытный экземпляр, попадает в Эос едва ли не впервые за все время правления Юпитер, что есть, ни много ни мало, почти триста лет по человеческим меркам… Ужасно мало по меркам Птиц.
Цхаии решил не кривить душой. Он уже все понял и был почти на девяносто процентов уверен, что он попал сюда потому, что его основательно заподозрили. Это произошло бы рано или поздно, вне зависимости от уровня актерского мастерства Цхаии, но одно этот юноша знал точно и заранее: как только у кого-то появятся подозрения, медлить и поворачивать назад уже не будет нужды. На девяносто девять процентов подозревающие его в работе на Федерацию поймут все сами, и лишь тот один процент – это минус, Цхаии необходимо будет изменить на плюс собственными усилиями…
Все это время мужчина молчал и не спешил открывать рот и давать ответ на поставленные вопросы. Ему предстояло соответствующим шифром раскрыть свой характер, свою сущность, и пока была возможность не торопиться с ответом – Цхаии охотно ею пользовался. Он не нервничал и слова подбирал с чувством такта и с толком: когда подчиненный господина Ама присел за стол совсем рядом и, прильнув к стоявшей в числе многих других блюд чаше или блюду с фруктами, задал очередной, на этот раз менее серьезный, вопрос, у Цхаии уже на все был готов ответ:
– Хм, – неожиданно звонко отозвалось устройство на груди сидевшего с опущенной головой и прикрытыми глазами существа и через пару секунд из его динамика полилась тихая, смиренная речь, насыщенная интонацией, выражающей искренность и… какую-то своеобразную, скрытую сакральность слов, доступную лишь двоим – тем, кто их слышит, – Я мог бы, конечно, ответить, что я – «раб – не господин сам себе», и на этом, думаю, наш разговор на сегодня завершился бы. Но пусть я невольник чужого приказа, я все же могу позволить себе уважать своих господ, если они заслуживают этого в моих глазах. Звучит слишком гордо для того, кто всю жизнь провел в узах невидимых кандалов и цепей, но прошу понять меня правильно. И только благодаря тому, что за короткое время Вы, господин Фалк, и Ваш начальник, господин Рауль Ам, лично у меня вызвали желание уважать, я могу позволить себе Вам доверять и не врать для того, чтобы услужить. И я могу признаться от чистого сердца: я испытываю страх. Мне действительно страшно, я искренне боюсь оказаться в положении еще более низшем, чем мое прежнее, но, в то же время, выбора у меня нет. Хочу я этого или нет – не играет роли. Для меня важно, что мои руки будут при деле, а при каком деле и как долго – это не столь важно и об этом я должен позаботиться сам уже на месте. Каким бы ни был труд и как бы не закончилась в итоге моя жизнь – это лучше, чем заживо гнить в тесной комнате карантинного блока, в которой руки быстро забывают, как держать подношения для господина и его гостей, – «В этом и есть отличие раба от рабочего – последний не чурается никакой работы потому, что ему за нее платят, в то время как первый работает для того, чтобы работать…», – мысленно закончил фразу Цхаии. К концу его монолога он уже успел поднять глаза, чтобы ответить и на последний вопрос господина Бло, не используя на этот раз слова: последние несколько секунд взгляд темно-синих глаз, увенчанных ресницами из тоненьких сине-бирюзовых перьев, был прикован к пышной, налитой соком и светом солнца грозди белого винограда, лежавшей в числе прочих фруктов на изобилующем ими блюде. Этого уже не было ложью ни в малейшей степени – виноград Цхаии очень любил с самого детства и в этом очень сильно походил на самую настоящую птицу, что любит полакомиться сочными ягодами…
Признаться, во рту даже обильно повлажнело при взгляде на эти ягоды – ведь Цхаии уже довольно давно в глаза не видел винограда, не то что не ел…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-11-29 15:45:12)

Птица уже наверняка был для этого человека подобен раскрытой книжке на ладонях. Книжке, полной непонятных символов, но уже готовой для того, чтобы постепенно начать их расшифровывать, раскрывая постепенно ее тайну, по буквам, по слогам. И это были не пустые доводы – Цхаии чувствовал это своим глубоким нутром и не хотел сопротивляться. Все шло правильным путем, чаша склонялась в нужную сторону, и Небтауи ни секунды не жалел ни об одном слове, сказанном им за сегодняшний вечер. Пусть это, конечно, были в понимании среброволосого мужчины лишь слова, но Цхаии знал наверняка: залог получения удовольствия от написания полотна и хороший конечный результат во многом зависит от того, с какой аккуратностью и любовью на холст будет нанесен предварительный грунт. Конечно, при желании Цхаии сделал бы все, чтобы заставить это прекрасное и гостеприимное, бережливое и осторожное творение искусственного разума к концу недели биться в незнании, продолжать ли в том же духе или облегчить себе жизнь и отправить назойливого пернатого в коррекционное кресло, чтобы более простыми методами вытащить из него все необходимое, но…
Но Цхаии слишком высоко ценил ту осторожность, с какой коренные жители Амои отнеслись к нему. Он и не рассчитывал, что здесь к нему будет отношение, как к живой диковинной хрустальной фигурке. Он представлял себе все несколько хуже и не знал в целом, проснется ли вообще. Но, к счастью, искусственный разум, к которому с таким недоверием относилась Федерация, оказался куда более человечным, чем выходцы с многочисленных Терр, сидящих в тени Пандаури… Небтауи не хотел никого обманывать и скрываться слишком долго, и сейчас, даже несмотря на то, что все еще не была лишь призрачной угроза, что его могут не так понять, он неспешно шел навстречу к тем, кто протягивал к нему руки. Надежда Цхаии добиться того, чего он так хотел, пленила его уже очень давно и находилась здесь, совсем рядом, фактически – вокруг. И все, чего Цхаии боялся больше всего сейчас, был шанс, что его попытку помочь отвергнут или даже примут за оскорбление…
Безмолвный жест Цхаии уловили очень точно, и буквально через несколько секунд сидевший рядом хозяин разделил большую гроздь винограда со своим новым подопечным, отщипнув несколько ягод, предложив остальное Птице. «Ешь, Дин, это тебе», – губы у Цхаии дрогнули, когда эти добрые слова прозвучали рядом, но, обратив благодарный взгляд в спину встающего из-за стола мужчины, провожая его взором до открытой балконной двери, Цхаии… не спешил вкушать сочные и сладкие ягоды. Да, конечно, Небтауи высоко ценил то, что с ним, как с самым настоящим гостем, разделили ужин, но этот жест… было в нем какое-то откровение. Что-то, что, как показалось Птице, с обычными петами здесь хозяева себе не позволяют. И Цхаии вполне мог предположить, что это – лишь еще одна уловка, чтобы весьма бережными методами вывести его на чистую воду, но что-то внушало мысль: это – не фальшь. Птичье нутро Цхаии, как уже говорилось ранее, не подкупить простой гроздью спелых ягод, и если Цхаии видел, что от этих предложенных рукою мужчины ягод исходило сияние доброжелательности, сладкий, но не приторный – искренний аромат теплого и осторожного желания понять… Тонкие пепельно-синие пальцы волей-неволей плавно потянулись к угощению, подаренному от чистого сердца. Одна крупная ягода рассталась со своей веточкой, бережно удерживаемая тремя изящными перстами, и через несколько мгновений была обнята все еще поблескивающими после вина тонкими синими губами. Удовольствие пьянило Цхаии куда больше, чем даже самое хорошее вино, пусть и внешне его чувства, терпким соком винограда согреваемые изнутри, никак не проявлялись…
– Я понял тебя, Дин, прекрасно понял. Ты бывал раньше на Амои, Дин? – Цхаии едва заметно вздрогнул, когда услышал последний вопрос. Его глаза, бывшие прикрытыми всего несколько секунд, резко широко распахнулись, но тут же взгляд стал ровнее – Цхаии вспомнил, что даже пока хозяин не смотрит на него, глаз с него не сводит этот юноша, Рон. Всего мгновение пробыв в легком оцепенении, с уже второй ягодой винограда, прижатой к устам двумя пальцами, Цхаии быстро раскусил ее напополам и тут же спрятал во рту и вторую половину. Терпкий сладкий привкус винограда тут же стал на языке будто горчащим, покалывающим, как привкус дегтя… Цхаии не был напуган, это был обычный, ничуть не шокирующий вопрос. Но, в то же время, он слегка растерялся. Такой вопрос, да в первый же день пребывания в Эос… Признаться, Цхаии ждал его, но день на второй-третий, никак не сейчас.
Впрочем, дать ответ раньше или позже – разве есть разница? Если это необходимо Белому Соколу – пусть он знает ответ сейчас, ведь определенного порядка выдачи ответов у Цхаии нет, хотя полным-полно готовых. Вот только ответ именно на этот вопрос у Цхаии был своеобразный, однако он не сомневался – временный господин поймет его.
Цхаии… промолчал. Просто промолчал, сидя за столом, выпрямив спину, но не касаясь кушаний – так, будто говорил. Говорил, не используя ни взгляда, ни слов. С опущенной головой и прикрытыми веками. То ли делал вид, что не услышал, то ли дал размытый, или же вполне четкий короткий ответ?
Плавно выйдя из-за стола, мимолетно отдав юноше-фурнитуру коротенький поклон, Цхаии послушно направился в сторону балкона – куда его и позвали, попутно негромко пощелкивая не слишком мягкой подошвой слитой с комбинезоном обуви по уютному паркетному полу. В том, что на балконе безопасно, Цхаии не сомневался: здесь, на такой высоте, было не слышно шума городских воздушных трасс – что уж думать о том, что здесь его кто-то увидит, если даже люди перед самым входом в Эос кажутся размером не более хлебной крошки?.. Переступая порог балкона, вступая в ласковые объятия не слишком холодного ветра, который был на удивление не слишком сильным сегодня на такой высоте, Цхаии наконец-то вдохнул свежий воздух не сквозь вуаль. За всю его жизнь ему редко удавалось побывать в зданиях такой высоты, поэтому… можно сказать, что сбылась его маленькая мечта? И было здесь действительно не так уж холодно, как ожидалось по всем законам физики, даже без учета того, что ночного холода Цхаии не боялся благодаря своей чуть большей теплокровности, чем у обычных людей.
Мужчина остановился в нескольких шагах от господина, буквально у него за спиной, поставив вместе ноги и сложив кисти друг на друга под животом. В синих перьях путался ветер, а в свете ночных прожекторов Эос мелкие вкрапления перламутра заискрились звездной пылью, грозясь разрастись в звездный ветер и укутать в плотный клубок какую-нибудь из знаменитых амойских лун, которые всегда, как ходила поговорка, ходят парой по небу… Дин смотрел в спину своему господину, словно не смея и не рискуя отвести взгляд куда-либо еще. Сам же Цхаии заметил в этом еще один сакральный и приятный жест. К нему повернулись спиной. Даже если учесть, что здесь была неподалеку еще одна пара глаз элита – к тому, кто не внушает доверия, никогда не поворачиваются спиной. Однако Цхаии уже больше не ощущал, будто бы его пилят взглядом, и от этого становилось проще и легче на сердце.
Все вроде бы шло своим чередом. Но расслабляться было рано.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-12-01 23:02:20)

– Подойди к самому парапету, Дин.
Услышав приказ, хрустальная птица, недолго думая, послушно ступила вперед и уже через семь небольших шагов оказалась возле самых перил, остановившись, впрочем, все в той же позе. Воздух здесь, на такой высоте, хоть и отдавал слегка запахами заводских отбросов, смешанными с ароматами очищающих веществ и ионизирующих механизмов фильтрационных установок, но Цхаии все равно ощущал себя наравне с теми, кто к этому уже привык и не чувствовал этих практически незаметных запахов – для него это все равно было сейчас долгожданной возможностью подышать свежим воздухом.
Ночная Танагура… Да не только Танагура, в общем-то, была в эстетических интересах Цхаии.
Он редко думал об этом, поскольку бывать на такой огромной высоте ему в его жизни доводилось крайне нечасто (ужасно парадоксально и неприятно для птицы, неправда ли?), но он совершенно точно знал и вспомнил сейчас, что пейзажи ночных городов он любил особенно сильно почти всю свою жизнь, с тех самых пор, как впервые оказался в темное время суток на максимальной высоте, на какую может подняться обыкновенный аэрокар, над окутанным ночной мглой населенным пунктом. И далеко не романтика привлекала Цхаии, не свет прожекторов, не усеянность городских улиц и зданий многочисленными и разноцветными огоньками, похожими на крошки самоцветов, на которых падает переменчивый и робкий свет, заставляющий их, тем не менее, ярко сверкать в его неощутимом потоке… Даже не музыка, струившаяся из всех кварталов ночных развлечений. Больше всего Цхаии любил в ночном городе, глядя на него с высоты, то, что… город в таком положении казался еще меньше, чем он есть на самом деле. Достаточно было устремить взгляд к горизонту и слегка прищурить глаза, чтобы город не просто стал отражением чистого ночного неба в зеркальной глади океана, а, поистине, попросту исчез, растворился в звездах. Всякая жизнь была обязана своим существованием бескрайней Вселенной, мириадам звезд, кружившимися по ночному небесному куполу над всякой планетой вот уже миллиарды лет. Небо и земля для Цхаии в такие моменты были едины, все сливалось в единую композицию, и становилась возвышенной как пресловутая городская рутина и серость, так и теряла свою чрезмерную надменность и небесная нега, поглощая, впитывая в себя сияние ночных городов… Все сейчас едино, все бесконечно, все велико и так же мелко, как если бы, стоя на этом месте, мы смотрели бы вдаль, сквозь планету, так, будто бы ее и не было здесь никогда и не появится еще очень долго.
«Все есть звездная пыль, и даже мы все, по общему мнению когда-то бывшие звездами, на самом деле являемся ими и сегодня. Достаточно всего лишь посмотреть с правильного угла и… иногда даже просто приглушить свет», – не скрывая нежной, влюбленной в представший перед его глазами пейзаж, улыбки, подумал про себя Цхаии, медленно поворачивая голову от правого к левому краю балкона, слегка прищуривая глаза и глядя не столько на саму Танагуру, сколько на линию горизонта, уже размытую и еле заметную, позволяющую свободно смешаться и слиться вместе звездам и ночным огням.
– Это Танагура, Дин, – услышав, что господин снова заговорил с ним, Цхаии проявил внимание, выразив это жестом, продолжая медленно поворачивать голову, но при этом раскрывая крыло уха в сторону нейрокорректора так, что со стороны могло показаться, что оно замерло на месте относительно поворачивающейся головы. Какое-то механическое, словно роботическое движение, полное, тем не менее, жизни. Как у настоящих птиц, которые, прежде чем сделать шаг, заносят вперед голову, которая остается на месте все то время, пока вперед в процессе совершения шага движется тело.
– Это тот мир, который станет теперь твоим домом. И этот дом нужно любить, иначе ты не сможешь здесь жить.
Цхаии отчетливо слышал суть в этих словах. Доброжелательную и, в то же время, предостерегающую суть. Но дело в том, что… говорить это было вовсе не обязательно. Вовсе даже не потому, что Цхаии прибыл сюда с добрыми намерениями. А просто потому, что…
– Ошибаетесь, господин Бло, – мысленно удостоил ответа слова платины Птица, – Для меня дом есть все, что вокруг. Для меня дом – целая Вселенная. Целая Вселенная, которую я люблю всем своим сердцем и любовь которой, как бы тяжела не была моя жизнь, я впитываю всем своим естеством с самого своего рождения, с самого первого вздоха, даже с тех пор, как начал мыслить, будучи еще в утробе матери… Для меня есть дом все: Амои и Танагура, Эос и непосредственно Ваш дом, как неотъемлемая часть всего сущего, Вселенной. Которую я люблю, наверное, больше, чем многие другие, и так же уважаю. Иначе бы при тех условиях, в которые Она ставит меня и при которых я жил столько лет, я бы никогда не оказался здесь сейчас, перед Вами… – думая об этом, Цхаии сменил влюбленную улыбку на загадочную, уверенный, что выражения его лица никто не видит, пока он стоит, повернувшись к среброволосому господину затылком. Он искренне считал, что все трения и несоответствия, непонимания довольно скоро превратятся в обыденность, а все новое и неизвестное, необычное – в привычку. Он ценил то ощущение неизведанного, легкий страх, от которого щекочет под коленной чашечкой, тот жгучий интерес, от которого вскипало все в груди и в артериях на шее, однако он знал, что эти ощущения формальны и совсем скоро закончатся, а потому воспринимал их, как скромные подарки мироощущения и быстрых перемен… Конечно, у него были страхи, но если говорить в том же контексте, что говорил господин Фалк, то… да, пожалуй, Цхаии был «дома» все это время. Пока что он лишь гость конкретно здесь, но уже совсем скоро он со всеми познакомится. Страшно было лишь быть не принятым и отвергнутым конкретно этим местом… Амои, Танагурой.
– Просто посмотри на него, Дин, – когда же прозвучали эти слова, Цхаии, впрочем, уже сфокусировал взгляд. Однако объектом его интереса стала… Башня. Башня Юпитер. Едва ли не второе по высоте здание на всей Амои, ее он смог запросто узнать, так как помнил ее уже давно. Она практически не изменилась. Уже многократная добрая матушка, но пока еще юная Богиня… Ее величественные покои возвышались над Танагурой слева – там, где, как говорят, у людей находится сердце. Как раз по левую сторону уютного, чуть более великолепного и прекрасного гнездышка, которое она обустроила для своих любимых детей. Трепет задрожал в груди у Цхаии и слабость коснулась поясницы – больших усилий стоило ему остаться в том положении, в каком он стоит сейчас, и не преклонить голову перед творцом «Часового города», которым Птица был искренне восхищен едва ли не с первого дня знакомства. И пусть атеизм и полное отвержение теории существования Высшего Разума и Абсолюта было заложено в Цхаии едва ли не генетически, смотреть на Башню Юпитер и затем на все то, что расстилалось под ней, без ощущения, что наблюдаешь картину, как Бог творит Мир, было едва ли возможно. Вот он Рай, населенный Ангелами, свет жилища которых озаряет темноту над миром, вон он Ад, темное и унылое место, населенное голодными демонами, потерявшими свое человеческое лицо в ненависти, зависти и презрении. Вот оно Чистилище, почти в ногах у Божества, где еще лишенные души люди проходят простой путь и не нарушают законы Бога, но и не следуют осознанно его пути, лишь слепо подчиняясь ауре его величия и воле. А вон он тленный Мир, красочный и разнообразный, беззаботный, полный искушений и соблазнов, в котором множество гостей из других миров, в ряде которых был когда-то и Цхаии… Все, прямо как в священных писаниях у людей, на сегодняшний день, правда, почти забытых. И видя ту силу, то упорство, с каким Юпитер построила этот мир практически в пустыне, в Пустоте, Цхаии… не мог когда-то не влюбиться в это величие, в эту уверенность, в эту силу и власть. Именно такой Амои он хотел помочь. Именно для такой Танагуры он хотел побыть хотя бы самым маленьким фактором удачи и успеха. И если его жизнь оборвется, когда он выполнит свою цель, сослужив этому молодому миру добрую службу – Цхаии умрет, зная, что пошел на все на это не напрасно, и умер тем, кто он есть на самом деле, а не тем, кем вынужден был претворяться всю жизнь…
Возможно, он будет даже чем-то большим…
Величественная и прекрасная, чарующая и таинственная, благородная и открытая, мудрая Танагура…
«Мира и доброй ночи тебе, Стальная Госпожа», – мысленно обратился Цхаии к Юпитер, приветствуя ее, даже не рассчитывая, впрочем, на то, что она его услышит, хоть такая вероятность, в виду происхождения Птицы, вполне была, и помешать могли лишь обстоятельства, занятость Богини куда более важными делами.
Задержавшись у парапета всего на пару секунд, Дин развернулся на месте и легкими, размеренными шагами послушным хвостиком направился вслед за господином, по радушным словам которого Цхаии понял, что теперь ему разрешено приходить сюда, и, похоже, что еще и в любое время. Однако сейчас хозяин порекомендовал своему новому домашнему любимцу отдохнуть, и в его взгляде Цхаии, сохраняя ублаженное сегодняшним вечером и полное благодарности за него лицо Дина, уловил, кажется, легкое нетерпение, но, более того – то явное, искреннее спокойствие, с каким он покинул балкон и с каким, стоя теперь у стола, смотрел на пета. Это так на него действует созерцание родного города, окутанного ночной мглой и усеянного огнями, или… он так спокоен потому, что уже понял, что какой бы не была цель нахождения здесь Птицы – это цель совершенно точно мирная? А, может, он просто устал за сегодняшний день?
Цхаии решил пока не развивать эту мысль, чтобы не загонять себя в сети своих собственных иллюзий и не притуплять свою осторожность, но уловив по жестам господина в сторону фурнитура то, что с ветвью винограда он сегодня не расстанется даже в постели – несомненно, обрадовался, внешне, впрочем, никак этого не проявив, за исключением легкого благодарного поклона головы. И как только тарелка с виноградом, ягоды от которого еще раз показательно для питомца отщипнул и съел беловолосый господин, оказалась в руках Рона, Цхаии уже начал медленно разворачиваться. И, услышав в свою сторону пожелание доброй ночи, остановившись, Цхаии на пару мгновений погрузился в задумчивость. Он пока не знал наверняка, видит ли элита Танагуры сны, когда спит, поэтому он решил, что достаточно будет ограничиться более тривиальной, нейтральной фразой. Устройство на груди у Цхаии снова засверкало, наполнив тишину обеденной тихим и вежливым голосом:
– Спокойной ночи, мой господин. И большое спасибо, – отблагодарил в конце вслух своего хозяина Дин, нарочно не довершив фразу словами «за все», уверенный, что господин домыслит эти слова и сам, уловив незавершенную интонацию.
Видя, с какой внимательностью провожает его платина, Цхаии покинул столовую и до самой комнаты дошел с выпрямленной спиной.

Пропустив фурнитура в комнату сразу вслед за собой и дождавшись, пока тот, по указанию руки Дина, поставит блюдо с виноградной ветвью прямо на покрывало на постели, Цхаии решил, что сейчас – вполне подходящий момент, чтобы убить сразу двух зайцев: показать отсутствие своей робости и, заодно, приятным бонусом, обеспечить себе на утро хорошие эмоции, обнаружив в ванной не пустые полки, а хотя бы несколько упаковочек с уже привычными средствами по уходу за телом и оперением, самые первые предметы для личной гигиены, а также несколько хороших и больших махровых полотенец. Ничего по поводу одежды Цхаии решил не говорить – одного того, что этот комбинезон шили по специальному заказу, было достаточно, чтобы понять, что с облачением для тела Птицы вопрос стоит немного сложнее, ибо не всякая одежда ему может подойти. Да и собственное мнение Цхаии о предпочтительной одежде здесь не сыграет роли, ибо, как ему объяснили присланные из Эос фурнитуры в Киире – пет должен одеваться только в то, во что прикажет одеться хозяин, что бы это ни было: хоть кожаный бандаж, хоть полностью закрывающий тело, облегающий или свободный костюм. Мыли петов, как понял Цхаии, фурнитуры тоже только теми средствами, какими предпишет хозяин, в частности, если дело касалось каких-то ароматических средств, но Небтауи надеялся, что до такой крайности не дойдет, и что пока он будет заниматься собой и «чистить перышки» в ванной, Рон будет заниматься какими-то более важными, насущными делами в доме хозяина. Все-таки хотелось думать, что когда ты разумный пришелец с другой планеты, у тебя все же есть право на какие-то привилегии, в частности – хотя бы на личную жизнь в стенах «кабинета задумчивости» и «театра без зрителей»…
– Рон, – устройство на груди Цхаии сверкнуло неоновым светом, голос был тихим, учитывая, что дверь в комнату была открыта, и мягкая интонация намекала на то, что сейчас будет просьба, если не приказ. – Господин сказал мне, что я могу обратиться к тебе по любому волнующему меня вопросу и в случае, если мне что-то понадобится. У меня есть необходимость обратиться к тебе в данный момент. Слушай внимательно… – устройство на груди Дина четко и в строгой последовательности перечислило весь тот, на самом деле скромный, набор вещей, которые Птица хотел бы обнаружить у себя в ванной комнате утром. О большем просить он не стал, но с осторожностью упомянул:
– …и, если это необходимо – обсуди мою просьбу с хозяином, и если он скорректирует этот список, сделай все в соответствии с его указаниями. А теперь – ступай, ко сну я приготовлюсь самостоятельно.
«И если это необходимо» – признаться, за уши притянутая фраза, ибо Цхаии был просто уверен, что обо всех его действиях и словах, сказанных и совершенных им при Роне, хозяин будет обязательно знать уже к вечеру, если не в следующую же встречу с Роном или в тот же момент. Нужно было показать, что Цхаии – ничего не стесняющийся слуга, либо попросту проявить вежливость и вести «открытую политику» и ничего не скрывать, даже такую незначительную мелочь.

Дверь в комнату осторожно и тихо закрылась, и, заметив, какая на самом деле по-кошачьему бесшумная походка у этого очаровательного мальчика, Цхаии теперь уже не был удивлен тому, что не услышал, как он зашел за ним перед ужином. Оставшись наедине с самим собой, Небтауи положил на грудь ладонь и в следующее мгновение он уже плавно клал на столик напротив двери синтезатор речи, теперь уже выключенный. Заряда в устройстве, учитывая то, что говорил Цхаии мело и не часто, хватало надолго, поэтому сегодня просить фурнитура поставить его на подзарядку нужды не было. Опустив руку вдоль бедра, Цхаии как-то плавно поднял голову и смотрел теперь в окно своей комнаты, в котором, впрочем, пейзаж не сильно отличался от увиденного с балкона. Комната, как думал мужчина уже не в первый раз, была обставлена хоть и не в его вкусе, но все же приятно, хотя с отсутствием одной единственной вещи он не мог и не намерен был мириться. Да то такой степени, что вспомнил один технологический изыск, бывший довольно распространенным на Амои, во всяком случае – в хороших отелях, здания которых с внешней стороны были едва ли не полностью стеклянными.
Голова Цхаии резко повернулась в сторону панели быстрой связи, возле которой не так давно перед ужином стоял Фалк и про которую вкратце он объяснил новому обитателю комнаты. Совмещенная с переключателем света и кнопкой вызова, панель с микрофоном и динамиком имела на себе еще несколько кнопок, назначение которых было в символах изложено рядом с ними на металлической пластине. Панель была рассчитана на питомца, который не умеет читать и понимает только картинки, но даже символическое обозначение чего-либо здесь, на Амои, было каким-то своим, отдельным языком, которому здесь Цхаии почему-то никто не научил, хотя готовили его именно что к бытию пета и предоставили строго отцензурированный словарь. Подойдя к панели и слегка над ней нагнувшись, Цхаии не сразу нашел нужную ему клавишу, хотя результат, полученный от нажатия на нее, его более чем удовлетворил. Сразу же после этого выключив свет, он позволил себе расслабиться, и к той стене, где находилось окно, он направился уже легкой, плавной походкой. Сенсорные голограммы, воспроизводимые на стекле окон, были распространены в амойской архитектуре, внешне состоящей в большом количестве из стекла, очень хорошо, и были призваны создавать в комнатах внутри зданий привычный уют. Однако достаточно было их отключить, чтобы исчезли несуществующие границы окон, иллюзорные цветы и рамы, также ненастоящие предметы интерьера, вроде тюлей, чтобы взору открылась вся панорама, какую только можно узреть в окнах от стены до стены и от пола до потолка. Эос, конечно, мог позволить себе вешать настоящие тюли и занавески, помимо обычных жалюзи, что Цхаии заметил и оценил, отодвигая занавески и тюль к стенам, но гораздо больше он оценил то, что видел наконец-то привычное ему огромное окно, по которому успел жутко соскучиться за время пребывания в тесной коробочке в Киире…
Пока Цхаии подходил к окну, он успел запрокинуть руки за спину через плечи и, скользнув под перья головы и коснувшись пальцами воротника своего облегающего комбинезона где-то над, так называемым у людей, «седьмым шейным» позвонком, заставить ткань ворота расползтись в разные стороны там, где о существовании застежки никто и не догадался бы. Ткань, мгновение назад обжимавшая горло по самые разрезы под скулами, тут же размякла и, словно жидкий шелк, соскользнула с плеч Птицы на его широкую грудь, затем, с груди, уже на сложенные над животом руки. Цхаии встал у окна и прижался плечом к занавеске у стены, стоя спиной к комнате. Свежая прохлада, исходившая от стекла, коснулась пепельно-синей кожи теперь уже обнаженной красивой груди, которая вздыбилась и стала больше, заставив расправиться плечи, стоило только Цхаии позволить себе сделать, наконец-то, глубокий облегченный вздох. И стекло стало не просто матовым, а почти что белесым от выдоха Птицы, учитывая, что его дыхание было горячее, чем у простых людей. Вот-вот по стеклу пробежится капля конденсата, но Небтауи не обращал на это внимания, созерцая вид, открывшийся перед ним из окна. В отличие от того пейзажа, что был виден с балкона, отсюда Цхаии мог видеть за пределами шестиугольной Танагуры уже теперь только океан с маленьким кусочком космопорта и комплексом ГЭС…
Мыслей в голове у Цхаии сейчас уже не было. То ли не было сил думать, то ли планы на завтра были настолько очевидны, что даже думать о них особенно не хотелось. Мельком взглянув на Башню Юпитер, Цхаии создал окончательную тишину внутри себя и, закрыв глаза, плотно прижав уши к голове, так, чтобы звуков не осталось никаких совершенно, попробовал «прислушаться» в другом направлении…
Гибкое и мощное на вид тело одним ловким движением оказалось в слегка похожей на распятие позе. Спиной, затылком, плечами, ладонями, локтями и даже всем, что было ниже поясницы, кроме пяток, отпустив комбинезон и позволив ему сползти вдоль тела до самых стоп, совершенно обнажив его и не оставив ничего, кроме перьев на подкрылках и наготы, Цхаии прижался к прохладной стене и, слегка сдвинув напряженно брови, искренне пожелал мыслях лучше контролировать те возможности своего тела, которые позволяли в свое время его предкам общаться с техникой на «ты». Напряжение, исходившее на этаже от находящихся при деле розеток, от той же панели в комнате или от коммуникатора, за которым работал сейчас господин в столовой, Цхаии чувствовал очень хорошо и четко, но уже через несколько минут он понял, что чувствует и видит, кажется, весь Эос насквозь, все самые большие и широкие линии электропередач. Причем «видит» неплохо, не менее чем на двадцать-тридцать этажей что вниз, что вверх, не исключено, что даже еще больше. Но это было совсем не то, что Цхаии очень хотел увидеть, уже, впрочем, искренне удивляясь полю своего зрения и понимая, что действительно попал в «Часовой город», в котором все пронизано электромагнитными волнами, которые он хорошо чувствует при том, что имеет мало опыта в подобном «проникновении». Впрочем, сразу же за тем, как все эти мысли утихли у него в голове, Птица услышал… нет, определенно именно почувствовал нутром какой-то гул. Глубокое и утробное гудение, которое поначалу было совершенно не видно и не слышно, оно, тем не менее, теперь казалось фоновым для всего того, что Цхаии отчетливо ощущал поверх него. И он принял бы этот гул за побочное излучение работающего, как часы, генератора, или постоянного крупного расходователя энергии, вроде пучка прожекторов или разветвления сразу нескольких вентиляционных установок кондиционеров, если бы не… Если бы не странные скачки, замедление и ускорение волнового потока, происходившие с огромной, едва уловимой даже для Небтауи, имевшем в этом мало опыта, скоростью. Это было… это было потрясающе!
– А вот и Ты… – мысленно произнес Цхаии, не скрывая изумления, трепета и восхищения, тут же широко распахивая глаза и решая, что то, что ему нужно, он уже нашел, и на сегодня, пожалуй, тренировка завершена. Довольно легко отклеившись от стены, Цхаии, тем не менее, почувствовал, что сейчас грохнется на пол, и если не направить свое падение в сторону постели – именно это и произойдет. Ловко выскользнув из чашечек обуви, слитой с комбинезоном, оставшихся стоять на прежнем месте, Цхаии упал на колени перед самой кроватью, прильнув на нее головой, грудью и руками. В голове все кружилось, а тело сводила странная судорога, порывавшаяся заставить мужчину плясать, как ушибленного током. Это было нормальное явление, уже знакомое Цхаии, поэтому издавать какие-либо звуки, за исключением звуков участившегося и слегка затрудненного дыхания, и звать на помощь он не собирался. Это было нормальной реакцией тела на насильственную попытку почувствовать и увидеть больше, чем это возможно при нормальных условиях. К счастью, для предобморочного состояния было мало семи минут, так что Цхаии спокойно дождался успокоения головокружения и судорог, сидя возле постели. День был еще не закончен, предстояло навестить желанный душ, однако, подняв с пола одежду и свернув ее в плотный рулон, ставя плотно свернутый рулон вместе с обувью рядом с постелью, поднимаясь, мужчина встретился взглядом со стоявшим рядом с подушками блюдом, на котором все еще лежала та пышная гроздь винограда, с которой не было съедено еще даже половины всех тех ягод, что были на ней. Небтауи невольно улыбнулся. То ли это странная судорога, отголоски которой еще были слышны в теле, наводила на него эйфорию, игривость и празднество, то ли еще что, но, прижимая сочную ягоду к губам и слегка сжимая ее устами, словно в поцелуе, Цхаии в очередной раз восхитился красотой амойской элиты. По его мнению, глупо было называть Юпитер бездушной машиной, неспособной на любовь. Она вполне имела уж если не душу в понимании людей, то хотя бы полное самосознание, более того, она вполне обоснованно позиционировала себя, как самая настоящая, да еще и в чем-то, наверное, даже романтичная, женщина, которая о любви и красоте, как казалось Цхаии, знала куда больше, чем ей самой, да и другим, казалось. Конечно, в некотором контексте красота – это еще одно оружие, но наверняка юная Богиня сделала выбор в пользу именно такой красоты неспроста. Что-то ею руководило и помимо общей статистики симпатии терранских женщин и прочих поклонников мужской красоты, на которой базировался ее выбор. В конце концов, далеко не всем близок именно такой образ прекрасного мужа, и именно в случае таких несоответствий она выражала свое независимое мнение. Которое с мнением Цхаии, пусть и равнодушным к полу объекта профессиональной симпатии, абсолютно совпадало. Фалка Небтауи считал с профессиональной, художественной точки зрения просто невероятным, привлекательным для руки с кистью и даже, наверное, с пером, окунутым в тушь. С личной точки зрения он считал его сексуальным, и только теперь, на сороковом году жизни, до него дошло, почему в учебном заведении им обычно на занятия приглашали натурщиков, комплекция которых была далека от идеала древнегреческих героев. Чтобы охваченный гормональной бурей организм не отвлекал от работы будущего художника, естественно…

– Тьфу! – негромко и низко, сердито сплюнул Цхаии в сторону уже вслух, с недовольством проглатывая попавшуюся кислую ягоду. Опущенная к груди голова, хмурые брови, – Проклятое вино… – сказал он через мгновение уже внятную фразу, вслух почти шепотом, на межпланетном, привычном для него языке. «Все засластило, теперь даже ложка меда будет казаться кислой…», – продолжал Цхаии мысленно ругаться и выражать свое недовольство терранским вином, которое, каким бы оно не казалось хорошим, он все равно с юных лет не любил, шарахаясь от блюда с виноградом и разворачиваясь в сторону ванной. Бросив мимолетный взгляд на дверь комнаты и не заметив ничего необычного, видя, что она все так же закрыта, включив свет, Цхаии скрылся за дверью ванной и в течение нескольких секунд шаги его обнаженных ног по плитке были полностью поглощены шумом воды.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-12-26 22:21:03)

Спать Цхаии в эту ночь не ложился еще некоторое время даже после того, как навестил душ. Напряжение в организме как сняло рукой, холодная вода понизила температуру, вызывая естественную реакцию организма: небольшое замедление метаболических процессов и сильное падение активности, что рано или поздно грозило избавить Птицу от необходимости томно ожидать очередного визита единственного во всей Вселенной мужчины, эфемерного божества, видеть которого Цхаии в своей кровати чаще был рад, нежели наоборот, хотя бывало по-всякому. Конечно, чуть ранее, может, из-за резко произошедшей смены течения времени вокруг они с Морфеем были в разладе и с трудом уживались вместе в пределах одной постели, особенно в течение первого месяца пребывания Небтауи на Амои, но сейчас, кажется, все неумолимо шло к их примирению: Цхаии уже заканчивал подгонять свои биоритмы под местные условия, и жить в новом мире становилось легче день ото дня.
Впрочем, облегчение жизни касалось биоритмов и только их.
Неспешно отправляя в рот ягоду за ягодой спелый виноград, Цхаии никак не мог отделаться от мысли, что потребляет сладкий яд. Сама эта мысль резко опротивела ему из-за своего абсолютного несоответствия первому впечатлению о Фалке, как о, пусть временном, но, все же, первом и весьма неплохом хозяине, но, в то же время, склонный верить самому себе Цхаии не мог не прислушиваться к ней, ибо на пустом месте у него весьма редко возникали какие-то страхи или опасения. Судить еще было о чем-либо рано, и этот факт в некоторой степени нагонял на Цхаии тоску и страшную досаду, но ускорить ход времени и заглянуть в будущее он, к сожалению, не мог. Оставалось лишь набраться храбрости и продолжать идти «Дорогой Аиста» – т.e. ступая гордо и изящно по глади мелководья, но при этом всеми силами стараться не наступить в яму или, еще хуже, в вязкую трясину, из которой, как потом не махай крыльями, а уже не выберешься…
Из размышлений о том, что все то, что Цхаии узнал о петах в Киире, никак не клеилось с тем, что происходило сейчас с ним, его выдернуло ощущение, что в коридоре за стенкой кто-то копошится: всполохи излучений, исходившие от чьих-то браслетов-коммуникаторов, происходившие совсем близко, ненадолго привлекли к себе внимание мужчины. Ничего такого Небтауи не подумал, конечно, предположив, что это возятся фурнитуры, в электронном виде получающие от хозяина указания. Хотя, узнай бы он, что это уже идет уборка той комнаты, из которой буквально сорок минут назад вывезли, пока Дин плескался в водице, единственного жившего здесь «настоящего» пета – вряд ли бы он обрадовался. Идея о том, что ручные – всего лишь живые игрушки, была Птице не чужда: он не испытывал к ним сочувствия, зная, что различие в их судьбах после того, как они покидают дома своих господ, состоит только в том, ждет ли их длительное угасание жизни в мидасских борделях или быстрая утилизация, но, все же, тот факт, что своим временным визитом он вытеснил того, кто жил здесь, возможно, несколько лет еще до прибытия Цхаии на Амои, нагнал бы на него некоторую тоску и причинил бы дискомфорт. Не столько потому, что Цхаии отдавал себе отчет в том, что рано или поздно его тоже может ждать такая же участь – в любую секунду угодить в раствор формалина или мясорубку, – просто ему хотелось оказать как можно меньше влияния на устоявшиеся будни Амои. А тут… судить было еще, как уже говорилось, очень рано, но Цхаии не мог отделаться от чувства, что относятся к нему здесь скорее как к гостю, а вовсе не как к пету и тем более бывшему рабу. Конечно, это суждение могло быть ошибочным: Небтауи не исключал, что его всего лишь проверяют, и лишь на это время не сажают в строгие, уже столетиями устоявшиеся рамки «петосодержания», более того, он даже не исключал, что сам виноват и где-то допустил ошибку, но… в то же время, нельзя сказать, что это было неприятно, не льстило и не преподносило элиту в добром свете для Птицы. Конечно, окажись бы он настоящим лазутчиком федералов, такое отношение в случае его раскрытия в миг бы обернулось кандалами и много чем хуже, но Цхаии было любопытно: чем все закончится, когда правду узнает сама Юпитер?
Так или иначе, а засыпал Цхаии с доброй и приятной мыслью о том, что «птичьи права» в местных понятиях вполне удовлетворяют даже некоторые «максимальные» его потребности для комфортного существования. И он искренне надеялся, что в этом направлении делает выводы не слишком рано…

К утру же Цхаии ожидало приличное за целых три месяца число приятных и не очень сюрпризов. Самым первым сюрпризом для Птицы стало то, что он, открыв глаза, довольно быстро понял, что проснулся самостоятельно и никем не был разбужен. В сравнение с тем, что он уже привык видеть по утрам лицо Сорана над собой, а иногда даже и лик самого Рауля Ама, это было непривычно. Просыпаться самостоятельно Цхаии уже несколько отвык, и посему при взгляде на электронные часы на синтезаторе он едва не превратился из синей Птицы в белую, увидев там аж целых полдесятого утра. Отчего-то ему показалось, что он спал невероятно долго… но это определенно был приятный сюрприз.
Впрочем, обнаружив на стуле перед столиком казавшийся поначалу бесформенным лоскутом ткани совершенно великолепный, несмотря на то, что без изысков, скромный светлый комбинезон, цвет которого градуировался от шоколадного до бежевого и молочно-клубничного, Цхаии внутренне искренне обрадовался. Это был, несомненно, приятный подарок. Наконец-то ему предстояло облачиться в «нормальную» одежду, и, предвкушая это желанное событие, Цхаии уже собирался посетить ванную комнату, когда в дверях в мгновение ока появился сам Рон собственной персоной.
Фурнитур настиг Дина в дверях ванной практически врасплох, застав его обнаженным и без синтезатора. Цхаии, впрочем, это ничуть не смутило, хоть и относительно длинный разговор с юношей проходил в атмосфере тишины, прерываемой иногда лишь голосом самого фурнитура, с которым сам мужчина изъяснялся на удобном в данной ситуации языке жестов. Как выяснилось, мальчик принес довольно много интересных новостей от господина и не меньшее количество вопросов. Так, из его уст Цхаии узнал, что мало того, что ему разрешено лично утвердить свое меню на завтрак и обед, так еще и позволено, помимо обещанного свободного посещения лоджии-балкона, если возникнет желание, обойти весь дом и заглянуть даже в хозяйскую опочивальню. Услышав последнее, правда, Цхаии озадачился, ибо с чего бы вдруг, но, с другой стороны, намек он понял: спальня – это всегда в любом доме есть святая святых, второе по важности место после очага и первое по сокровенности, и если это место разрешено посетить кому-то постороннему, то это является высоким знаком доверия… Цхаии уже был склонен начать размышлять о том, что от него действительно ждут какого-то откровения, уже создают для этого мягкую благодатную почву и атмосферу искренности и доверия, но цепь размышлений прервал вновь раздавшийся голос Рона, который на этот раз несколько изумил Дина своим вопросом, ибо последний касался обуви для Птицы. И действительно, бросив взгляд в то место, где вчера он оставил комбинезон, и не обнаружив его там (как и блюда с уже оголенной виноградной веточкой, стоявшего на прикроватном столике), Цхаии вспомнил, что и правда не имеет никакой обуви. Однако вопрос этот был решен быстро, ибо от обуви он был склонен отказаться, но, на всякий случай, приличия ради, Дин запросил самые простые, скромные и легкие чешки, двух цветов, черные и белые. Заодно поинтересовался, не будет ли преступлением хотя бы сегодня походить по дому босиком, на что получил немного размытый ответ, суть которого заключалась в том, что это вроде не запрещено. Честно говоря, проходив три месяца в одной и той же обуви, Цхаии с трудом переваривал идею о том, что рано или поздно ему снова придется одеть туфли, и неизбежность этого пугала. Со временем, конечно, это пройдет, но сейчас… нет, лучше уж тогда сразу раскаленные добела железные башмачки, чтобы действие было сродни влиянию гильотины на головную боль.
Получив отказ в ответ на вопрос о том, нужна ли Дину помощь, к удивлению последнего Рон лишь учтиво откланялся и удалился выполнять поручения, даже прикрыв за собой осторожно дверь. Честно говоря, сам по себе этот вопрос был для Цхаии удивительным, ибо петов, насколько он знал, никогда ни о чем особо и не спрашивают. Оставшись в ванной комнате в одиночестве, Цхаии пришел к выводу, что теперь в плане ухода за собой он предоставлен сам себе. С одной стороны это было очень приятным подарком, но с другой… ощущение какой-то особенности и выбитости из общего ряда тяготило, вчерашние размышления и опасения снова грозились накрыть голову Цхаии тяжелой волной, однако...
Обернувшись в сторону душевой, Цхаии даже на минуту замер, слегка обомлев от того, что предстало перед его взглядом. Целая большая круглая корзинка, почти подарочная, с целой компанией самых приятных, пусть и скромных, вещей для ванной, а рядом с ней – целая стопа больших пушистых полотенец, сверху на которой – маленькая стопочка лежащих друг на друге однотонных… подушечек, каждая из которых не превышала размером и ладонь. Три штучки в маленькой связочке с красивым бантиком-розой сверху. Приняв это поначалу за какую-то ароматизированную соль для ванной или красиво упакованное мыло (в общем, за что-то, чего он точно не упоминал вчера при разговоре с Роном), Цхаии, однако, чуть заметно содрогнулся, когда, подойдя поближе и взяв связку в руки за бантик, понял, что это такое. Вишневая косточка, ветивер и просто истерически дорогой в наше время сантал…
Однажды, одна знатная пожилая госпожа, в доме которой, в бытность свою Дацо Даготом, Цхаии реставрировал потолочную роспись, которой было больше четырехсот лет, в добавку к денежному вознаграждению подарила мастеру целый килограммовый мешочек бесценного ароматического саше. В ее доме был совершенно великолепный сад, и, в отличие от многих, она выращивала санталовые деревья естественным путем, без применения каких-либо ускоряющих рост растений технологий и, тем более, каких-то химикатов. За свою жизнь она впервые проводила генеральную чистку сада, которую в ее семье было принято проводить обязательно раз в два-три поколения, и призналась, что наблюдать вырубку этих великолепных деревьев тяжело, но удовольствие от посадки новых оставляет впечатления на всю жизнь. Для нее процедура обновления сада была большой честью и ответственностью, но молодого художника она посчитала достойным получить вот так в подарок столь ценное ароматическое вещество. Пожалуй, смело можно сказать, что Цхаии тогда влюбился. Впервые в своей жизни он влюбился в запах, в аромат «благородного древа», с которым его свела судьба. И, хотя по природе своей Цхаии не склонен был ни к какой религии, только тогда к нему пришло понимание существовавших терранских религиозных культов, в частности тех, в ритуалах которых использовалась бесподобная древесина едва ли не священного сантала… этот аромат вполне был достоин поклонения, хотя браконьерские вырубки, несомненно, самих людей не красили… Цхаии вспомнил, что небольшой, сшитый Анитой (служанкой-швеей в доме доктора Эрона) мешочек висел в его комнате прямо над постелью. Одна из немногих вещей, которая выбивалась из общего интерьера внешне и к которой за многие годы Цхаии так и не смог привыкнуть: каждый день, возвращаясь из своей мастерской дома или в городе, Дацо, ложась в постель, замечал, что все еще чувствует этот обволакивающий, подобно бережным и заботливым, горячим и крепким объятиям, аромат, который так и не потерял свою силу для Небтауи и не слился с общими ароматами вокруг, не исчез и не исчерпал себя. Отношения с запахом сантала у Цхаии определенно любовные, почти страстные и совершенно точно настоящие, проверенные годами! Когда-то давно, больше двух лет назад, Цхаии хоть и не питал надежд, но все же подумывал иногда о том, что если он в кого-то и влюбится однажды, то этот некто совершенно точно будет пахнуть санталом… если это и вовсе не будет сама сущность санталового аромата, принявшая кровь и плоть.
… Простояв так примерно с две-три минуты, просто уткнувшись в шуршащие подушечки носом, прижав их к лицу, Цхаии, вздохнув, не без сожаления заметил для себя, что пора бы заняться делами. Но эта мысль не казалась такой горькой, учитывая, что теперь ванная комната была под самый потолок заполнена возлюбленным запахом. Водрузив бесценную связочку саше на уголок раковины, Цхаии принялся приводить себя в порядок. Не мог он не отметить и запахи витивера и вишневой косточки, аромат успокоения и… игривой симпатии? Цхаии не очень хорошо понимал язык парфюмерии, но ему казалось, что именно так и можно расшифровать это утонченное ароматическое послание. Если это конечно было посланием – хотелось в таком случае верить, что это было подарком от господина Бло, хотя мысль об этом заставляла Цхаии снова и снова возвращаться к идее о том, что он отнюдь не питомец, а незваный, но вполне интересный гость: ибо даже если учесть, что Амои была не бедствующей планетой и элита Танагуры могла позволить себе тратить сумасшедшие деньги на своих ручных любимцев, все же столь дорогой подарок, да от временного хозяина временному питомцу, мужчина не мог воспринять, как нечто должное и само собой разумеющееся. Но… все же учитывая специфику отношения Цхаии к запаху сантала и тот факт, что этот аромат не отдавал искусственностью и подделкой, избежать неминуемого приливания яркой фиолетовой крови к щекам было невыполнимой задачей. Ничего особенного, конечно, не произошло, Цхаии понимал, что в его случае, попадись он кому-нибудь на глаза, это будет страшный провал, если еще и учесть, что никакого двойного дна этот жест господина Фалка не содержит, но… мысль о том, что лучше откраснеться до того, как начнется вся эта беготня с суарэ и прочими сексуальными мелочами бытности петов, заставила Цхаии успокоиться и даже улыбнуться, стоя под душем.
Подарки и приятные сюрпризы осыпались сегодня на голову Цхаии, как ему казалось, теплым дождем. Стоя у зеркала уже в одежде и приводя в окончательный порядок и перья на голове и подкрылках, Цхаии было даже немного грустно от того, что завтра впечатления будут уже не такими живыми и прекрасными, да и ничего новенького уже наверняка не будет. С другой стороны, он не мог нарадоваться, обнаружив, что древние вовсе не врали, когда говорили, что терпение и упорство обязательно щедро вознаграждаются в конце. Готовивший себя к куда более страшным вещам Цхаии никак не ожидал, что уже совсем скоро будет одеваться в столь приличную одежду, есть за одним столом с представителем элиты и вдыхать любимый запах, стоя сейчас перед зеркалом. Конечно, все это происходило на фоне той работы, что Цхаии провел, проводит и еще будет проводить, но что, если не такие приятные мелочи, может поднять настроение в столь трудную минуту, и даже помочь воспрянуть духом после трехмесячного заточения в тесной комнате-коробочке «без окон, без дверей»? Конечно, все эти чудеса еще не делали Фалка Бло достойным откровения того, кто попросил называть себя Дином, но сейчас, пока никто не видит, Цхаии испытывал спокойствие и ощущал прилив сил, воспринимая это немножко на свой личный счет. Не то чтобы Небтауи любил тешить самолюбие – совсем нет. Просто такая черта, как скромность, не позволяла ему реагировать иначе, во всяком случае сейчас, пока никто не видит…

Час положительных эмоций, впрочем, быстро закончился, когда Цхаии вышел из ванной комнаты. Рон предложил подать завтрак в столовой, на что Птица с охотой согласился. И он уже протягивал руку к лежавшему на столе синтезатору речи, переступая порог ванной, когда нутро пронзило знакомое, но до такой степени неожиданное ощущение, что Цхаии даже в испуге одернул руку. Однако виновником испуга Цхаии послужил отнюдь не безобидный и вполне уже привычный прибор…
Камеры… Микрофоны… Даже что-то, напоминающее температурный датчик, судя по излучению… Устройства слежения… Святой древожуй, да комната ими кишела! Резким рывком Небтауи повернул голову так, чтобы из дверей ванной комнаты объять взглядом большую часть комнаты. Один, два… четыре… в общей сложности, закрыв глаза, Цхаии насчитал шесть мелких источников электромагнитного излучения, а учитывая их непосредственную близость и тот факт, что мужчина касался босыми ногами пола, Небтауи мог заручиться, что видит даже их форму. Мелкие приборы, почти все они напоминают по своему строению ни то что-то паукообразное, ни то что-то с колесиками, так или иначе – они определенно способны передвигаться по самым неожиданным поверхностям, вплоть до потолка. Одна камера даже едва ли не смотрела на Цхаии в упор, как раз с потолка, припрятавшись там, где ее трудно заметить невооруженным взглядом – прядомо за карнизом, прикрывшись занавеской…
– Ах! Вот, значит, как… – первую мысль в голове у Цхаии сопровождал ощутимый почти физически холод искреннего изумления в плечах и ключицах, а так же волна глубокого и яростного негодования, поднимавшаяся где-то в груди. Но нет, Цхаии и не думал даже осуждать Фалка! Скорее он злился на себя, за то, что тогда как ему следовало бы держать уши востро, он тешил себя мыслью о том, что раз уж он оказался здесь, то ему в определенной степени доверяют, ну или хотя бы уже не ждут от него каких-то опасных или не вписывающихся в рамки общего устава поведения петов в Эос действий! И если эти камеры и приборы все сейчас здесь, молниеносно заработали, среагировав на движение и появление источника высокой температуры, то при учете, что о возможностях Птицы в Киире уже давно знают, ошибкой это быть просто не могло – все эти камеры были здесь совершенно неслучайно и Цхаии точно знал, что еще вчера вечером и вплоть до того, как он заснул, комната была пуста… Скрывать Небтауи было абсолютно нечего, он не боялся постоянно находиться в объективе, ибо в «Мин» за ним тоже наблюдали, но… Признаться честно, теперь Цхаии боялся даже думать о чем-то, что могло не входить в рамки его единственной цели.
– Неужели это так необходимо? – уже более снисходительно и обреченно, сдвинув спрятанные под перьями брови домиком, подумал Птица, приходя к выводу, что ему уже есть, что вспоминать и о чем жалеть… о вчерашнем вечере, когда комната была еще пустой и «белые мухи» – отчасти так в глазах Цхаии выглядели источники излучения электромагнитных волн – не мозолили глаза и не заставляли одергивать самого себя чуть ли не при каждом шаге. Небтауи никого не упрекал и никого не винил, кроме себя. Проводимая им работа была еще не закончена и это, наверное, было упрекающим напоминанием свыше об этом. Мужчина прикрыл глаза и слегка опустил голову, все так же стоя ровно в дверях ванной. Да… там тоже, как оказалось, есть целых две штуки, и одна из них – камера, которая включилась, когда Дин общался с Роном, и, воспользовавшись его сосредоточенностью сначала на разговоре, а потом и на аромате саше, не дала ему себя обнаружить в первое мгновение…
Цхаии старался убедить себя, что все хорошо и не произошло ничего из рамок вон. Условия не изменились. Лишь косметика появилась. Это была все та же комната в Киире, просто теперь с большим окном. Это был все тот же комбинезон, только не такой облегающий и без обуви. И лишь запах, запах сантала и ветивера с ноткой вишневой косточки был чем-то новым… Но даже при всем уважении к Юпитер, соскучившийся по отсутствию камер Цхаии теперь с трудом воспринимал все те скромные сюрпризы, как хотя бы даже малейшую компенсацию от судьбы за проявленные терпение и упорство. Небтауи пришел к выводу, что три месяца – все же еще очень мало для того, чтобы вознаграждать чьи-то усилия. Он и не рассчитывал на скорость, но теперь атмосфера гораздо больше напоминала реальность, а не волшебный сон. Чувствовать себя не гостем и даже не петом, а всего лишь живым экспериментом в стенах Эос… Теперь все встало на свои места и куда больше походило на то, к чему Цхаии готовил себя в течение двух лет. Теперь он действительно чувствовал, что его проверяют на шпионаж, и это внушало гораздо больше доверия к элите, как к будущим деловым партнерам, хотя, как к тем, кто поймет мотивы Цхаии, когда все откроется… Наверное, Фалку придется теперь несколько больше потрудиться для того, чтобы заставить своего «временного питомца» открыть рот, вывести его на чистую воду. Особой человечности и уважения к личному пространству раба Цхаии не ждал, все-таки он не противоречил своему образу и своему плану, но теперь, когда он на виду у камер, просто даже проверить своего временного хозяина и, по несчастью, первого, кто узнает истинную историю появления Птицы на Амои, ему будет сложнее. Открыть себя так, чтобы Юпитер не восприняла его, как угрозу… хотя бы не сейчас, не до того, как все произойдет. Конечно же, даже если господин Фалк Бло к этому и причастен, оснований обвинять его в неуважении или обмане у Цхаии нет. Иллюзии он навыдумывал себе сам, а на все остальное есть воля Стальной Госпожи, против которой Небтауи априори ничего не имеет, даже если под надзором камер ему придется провести всю оставшуюся жизнь… Оставалось лишь надеяться, что с годами постоянное окружение подобных приборов не притупит его природную чувствительность к электромагнитным волнам.
Появившийся на пороге комнаты Рон, собиравшийся пригласить нового питомца своего господина к столу, увидев того в странной позе, сразу же кинулся поинтересоваться, в чем дело и уж не плохо ли ему. Но Дин тут же оживился и, вежливо кивнув, попросил юношу лишь подать ему синтезатор, лежавший на столе. Выудив из специального отсека незамысловатого украшения крепкий и строгий на вид шнурок, Птица водрузи его на свою сильную и могучую шею, и, объяв ее в средней точке, шнурок зафиксировал украшение в точности под воротничком одеяния, прямо в узком разрезе на груди. Надевать украшения на шею Цхаии не любил, но сейчас это было для него символом смирения и постоянным напоминанием: не расслабляться, не думать ни о чем, кроме дела, ибо от этого зависит жизнь и статус поставленной задачи.

Скромно позавтракав самой обыкновенной манкой и отменно сделанным салатом из ягод и фруктов, которые, несмотря на то, что были одними из любимых блюд Цхаии, казались совершенно лишенными вкуса на фоне активных размышлений, и лишь сидя уже за чашкой приятного чая, Цхаии вспомнил, что Рона, все это время бывшего тут, рядом, неподалеку, следовало бы поблагодарить за хлопоты. Сделав это и покончив с трапезой, Цхаии, прозревший и увидевший, что устройствами слежения, на самом-то деле, снабжен и весь путь из его комнаты до обеденной залы, уже даже и не придавал особого значения тому факты, что Рон – это вторая пара глаз его временного господина. В комнату Небтауи не хотел возвращаться. И пока фурнитур прибирался на столе, Птица, хорошо осмотревший столовую со своего места, решил, что идея пройтись по дому будет неплохой. Раз ему предоставили такую возможность при условии, что петы, как ему объясняли фурнитуры, присланные в Кииру, живут лишь в своих комнатах и без позволения хозяина оттуда не выходят, то почему бы ею не воспользоваться? Извинившись и поинтересовавшись, не отвлечет ли он его от каких-либо важных дел, Дин обратился к Рону с просьбой побыть немного его гидом по дому платины, на что тот, естественно, дал согласие. Покидая столовую вслед за юношей, идя за ним едва ли не след в след, Дин последний раз оглянулся за спину… Две. Одна здесь, над столом, вторя – на кухне, в углу над аркой. Обе реагируют на движение, у той, что над столом, имеется тайминг записи, на тот случай, если находящиеся здесь люди на некоторое время замирают в одной позе или совершают мелкие, незначительные движения. Все-таки у всякой экономной в плане энергии камеры есть и отрегулированный датчик движения, порог чувствительности к динамике, чтобы не реагировать на каждую пролетающую над столом муху.
Гостиная. Невероятно просторная и светлая комната, с удобным диваном, множеством кресел и совершенно прекрасной каминной зоной. Множество книжных шкафчиков, картин, скульптурок и других предметов искусства – предметов интерьера, выдававших в господине Бло интеллигента, даже аристократа. Медленно обведя комнату ровным, но заинтересованным взглядом, неспешно обойдя по периметру и полюбовавшись видом из окон, проведя рукой по обивке дивана, Цхаии на некоторое время задержался у каминной зоны. Приятный уголок, почти невероятный и утопический для такого места, как Эос, Цхаии даже засомневался, возможно ли увидеть еще где-нибудь такое в башне. Пусть камин и был, как показалось Птице, декоративным, но о вкусах хозяина дома он рассказывал отнюдь неподдельные факты... Вполне приятной художественному взгляду Цхаии показалась картина, на которой платина сидит в одном из кресел напротив огня и, подперев щеку рукой, локоть которой уперт в подлокотник, читает под светом лампы на столике какую-нибудь литературу для души. Покидая залу для гостей, неторопливо шагая по вылизанному до блеска полу, очень удобному для прогулок босиком, будучи за спиной у Рона, Цхаии снова оглянулся. Две. Первая – над каминной зоной, за карнизом, чуть поодаль от книжного шкафа. Вторая – в высокой части потолка напротив окон, в уголке, охватывает кресла и диван. Обе реагируют на движение, есть режим ночного видения, у обеих очень долгий тайминг, вторая имеет вращающийся объектив и может снимать зону впереди дивана, в которой, впрочем, ничего и нет, кроме таких же книжных шкафчиков, только между ними – комод, над которым – зеркало в роскошной раме.
Кабинет. Менее просторное, чем гостиная, но не менее уютное место. Наверное, отдушина для хозяина, его персональная тронная зала. Уютные, под старину, полосатые обои с мелким серебристым неназойливым узорчиком, на полу – светлый паркет под цвет какао с молоком, гармонирующий с узорчатым красным ковром, расположившимся по середине. Книги… Книги были тут везде, едва ли не в каждой щели. Один книжный шкаф был во всю стену от пола и до потолка, другой, что стоял напротив, представлял собой весьма приятный глазу и, как показалось Цхаии, уютный комплекс из шкафа для книг и уютнейшего гнездышка из софы с низкой спинкой, над которой полки образуют арку, внутри которой сделана прекрасная мягкая панель с обивкой в тон софе. На узкой полочке над спинкой сидения уместились по обе стороны еще и две лампы, как и сверху на шкафчике, что довершало картину поистине уютным, создающим идеальные условия для чтения, освещением. Теперь Цхаии точно был уверен, что в доме господина Бло книги выполняли отнюдь не декоративную функцию. На удивление маленький и скромный письменный столик с кажущейся на нем просто огромной лампой, стульчик с круглым сидением, самый обыкновенный, без каких-либо признаков наличия колесиков. Огромное окно в полукруглом выступе, украшенное белоснежными занавесками… Но! Что самое удивительное – постамент, на котором стоит, смущенно прикрываясь белоснежной длинной шторой от внешнего мира за окном, ни то миниатюрный «Давид» Микеланджело, ни то какой-то другой молодой человек весьма привлекательной по античным меркам наружности – впервые, кажется, Цхаии подводила память, либо он и вовсе не знал ни автора, ни названия очаровательной скульптуры. Так или иначе, эта комната ему определенно нравилась. Он даже умудрился углядеть, осматривая книжные полки, ту книгу, какую дочитывал уже в дороге на пути к Амои. Не успел дочитать всего несколько страниц… Приятно было думать о том, что вкусы у господина Бло и у Цхаии схожи, хотя первый об этом вряд ли узнает. Процесс осмотра комнаты проходил у Рона на глазах. Мужчина помнил, что, судя по словам мальчика, хозяин был не против даже того, чтобы его новый питомец заглянул и в его спальню. И Дин, закончив с осмотром кабинета, обратился к фурнитуру с просьбой проводить его в хозяйские покои. «Одна… Но микрофон явно сломан – она видит, слышит, но не включает запись звука, только изображение. Скорее всего – физическое повреждение проводов в шейке вращающего механизма: могла неудачно что-то задеть, пока перебиралась последний раз в чашу люстры и свешивала объектив в сторону стола. Но вращать головку все еще может, тайминг высокий, чувствительность к движению присутствует, ночного режима нет. Ну, естественно. Кому придет в голову читать в кабинете, сидя в темноте? Она паукообразна, как и большинство других устройств. Возможно, в дни уборки они все сами по команде отходят куда-то, чтобы не мешать процессу, и… если так, то у нее повреждение явно свежее и в следующий «субботник» ее снимут и заменят на исправную. Но… в таком случае она здесь наверняка стоит дольше тех, что появились ночью или утром в предоставленной мне комнате. М-м-м… А господин Фалк… сам-то знает о них?», – в разум Цхаии начали закрадываться сомнения о причастности господина Бло к установке камер в его же доме. Честное слово, ну чего элите бояться? Вторжения, грабежа? На такой высоте!? Абсурд. А учитывая, насколько, даже по первому впечатлению, вышколен Рон, вряд ли камеры расставлены и на фурнитуров.
Спальня. Рон наверняка расскажет хозяину обо всем том, что видел, но Цхаии не придавал этому значения. Даже если тот факт, что порог спальни хозяина Дин так и не переступил, выглядел, по меньшей мере, странно, то его самого это не пугало. До конца разбирательства этот жест доверия отклонен и принят не будет, а для того, чтобы обнаружить устройства слежения, стоять на пороге босиком вполне достаточно. Параметры и характеристики их были Цхаии уже не нужны. Два. Одно – здесь, в самой спальне, второе – в хозяйской ванной. Уж в последнем месте камеру поставил бы только параноик, на которого господин Фалк, даже притом, что Небтауи был знаком с ним чудовищно мало, был ой как не похож.
С одной стороны, Цхаии чувствовал, что не угомонится, пока не выяснит все детали, но, с другой стороны… Его мучил страх. Если он вот так в лоб открыто спросит, нормально ли, что дом представителя амойской элиты напичкан странного рода электроникой – правильно ли его поймут? Он чужак, и смеет еще задавать такие вопросы? Уж не шпион ли он и не хочет ли чего-нибудь скрыть? Цхаии искренне не знал, что ему делать… Он не мог определить, с кем или с чем связаны эти камеры – каналы были беспроводные, узконаправленные, однотипные, ничего общего с Юпитер, помня вчерашнее, отследить Цхаии не мог. И теперь у него даже вряд ли будет возможность отследить каналы, ибо прижаться хоть где-то к стенке, как вчера, у него уже нет возможности… Замкнутый круг, ничего не скажешь, но утверждать, что это сторонний шпионаж, не имея доказательств или опровержений, Цхаии тем более не мог…

– Как же мне быть… – неожиданно поймал импульсы синтезатор, почти шепотом озвучив их в слух, но так, что Рон их, конечно же, услышал и сразу же переспросил.
– М? Как же мне быть, говорю. Я так давно не ел привычной для меня, простой пищи, – так, словно это было правдой, на одном дыхании сообразил Цхаии, – и теперь, когда есть возможность хорошо поесть, я даже не знаю, что выбрать из даже всего двух блюд из риса. Хочется всего, много и сразу, – Дин не постеснялся и скрасил свое лицо немного растерянной улыбкой, и продолжил, – Скажи, на кухне здесь знают такие блюда, как плов или кашови? Их часто путают, но это разные блюда, хотя они оба, несомненно, очень вкусные. Исконно терранские шедевры кулинарии.
Дин замолчал и немного подождал, разворачиваясь и покидая комнату вперед, оставляя Рона, прикрывающего дверь, позади. Сам Рон тоже молчал, так как списывался через браслет с кухней, чтобы поскорее выдать ответ, и это действительно не заняло у него много времени. Но за это время Цхаии успел выдохнуть с облегчением – он надеялся, что на лице у него нигде не написано, что думает он отнюдь не об обеде, который будет еще нескоро. Но, с другой стороны, мысль о том, что, осматривая спальню хозяина, питомец задавался вопросом о хлебе насущном, выдаст его за простачка и даже отобьет у платины на некоторое время желание им заниматься, не могла Цхаии не радовать: ведь у него появится бесценное время для того, чтобы попытаться хотя бы понять, как подступиться к той чувствительной теме, если и вовсе с ней не разобраться…
– Как я рад это слышать! – изображая радостный тон, отозвалось на положительный ответ устройство на груди Цхаии. Он постарался изобразить скромность и задал новый вопрос, – И какова сегодня загруженность кухни? Что будет проще и сподручнее приготовить? – на который сразу же получил ответ, что загруженность кухни в Эос никак не влияет на то, что господа и их питомцы хотят и как долго готовятся даже самые сложные и искусные блюда.
– Хм-м… Ну хорошо, пусть тогда будет кашови с картофелем и курицей. И да, спасибо за экскурсию, Рон. Здесь гораздо лучше, чем в моей тесной и пустой серой комнатке в Киире, да и сам по себе дом господина очень уютен. И во многом это, скорее всего, твоя заслуга, поскольку, пока хозяин на работе, по дому хлопочешь ты. Я знаю, что это куда более тяжелый труд, чем может показаться, поэтому могу лишь тебя благодарить за то, что и мне здесь уютно. А еще, наверное, мне следует говорить не по делу поменьше и не отвлекать тебя от основной работы. Прошу, проводи меня до балкона, и ступай по делам.

На балконе Цхаии провел почти весь оставшийся день. Единственное сравнительно безопасное место, в котором можно было хотя бы спокойно перенастроить свой организм на нахождение в непосредственной близости от постоянно работающих электронных устройств, Цхаии успешно использовал возможность находиться здесь для совершения действий, которые на первый взгляд напоминают медитацию, но на самом деле являются буквально процессом ведения переговоров с организмом, его волевое склонение к новому режиму. Одна камера – это хорошо, это терпимо, но когда их вокруг как минимум шесть – это уже начинает немного раздражать, может мешать сосредоточиться и засыпать своим постоянным излучением.
Впрочем, испытанный Цхаии испуг, ощущение, что он теперь заперт внутри железной девы, и его тело пронзено множеством лезвий в тех местах, в которых ранения не грозят быстрой смертью, но постепенно забирают силы с каждой каплей утекающей крови, все же взяли свое. И на сегодняшний вечер, дожидаясь возвращения хозяина, Цхаии задремал прямо на прохладном и гладком парапете, в позе полусидя-полулежа. Рон по какой-то причине трогать Дина не стал, хотя тому и в принципе простудные заболевания в условиях амойского климата не грозили совершенно.
Небтауи дремал всего полчаса или сорок минут, но этого времени было вполне достаточно, дабы погрузиться в дрему настолько, чтобы не заметить, как в момент, когда диск Глан утонул за линией горизонта почти наполовину, в доме объявился после работы сам господин. И если бы не воля и выдержка, Цхаии умер бы от стыда, когда увидел бы себя дремлющим здесь…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-12-19 07:37:47)

◆ Офф ◆ Пост, возможно, несколько кривоват, но я очень прошу меня за это простить.

Глубоко погружаясь в своеобразную настройку своего тела, сидя на балконе еще днем, Цхаии не мог не задуматься о том, что здесь ему предстоит проводить теперь, возможно, большую часть своего свободного времени, что в данном контексте буквально означало: целые дни напролет. Несмотря на то, что на повестке дня все первые строки заняли дела куда более важные, мужчина не смог не подумать о том, что его руки пустуют, что, признаться, было не только досадно, но еще и почти физически неприятно. Вплоть до того, что даже ладони чесались, выражая свое недовольство тем, что они в разлуке с тетрадью для набросков и карандашом уже больше трех месяцев, не говоря уж об их тоске по кистям и краскам, по перу, туши и холсту. Цхаии был терпелив в этом плане, но не согласиться со своим телом и разумом не мог: не хватало хотя бы книжки. В доме временного господина библиотека хоть и не такая внушительная, как совершенно огромная зала, отданная вся под одни лишь книги, у доктора Эрона, но упустить возможность спросить разрешения почитать хоть что-то было просто нельзя. Раз уж с ним здесь обращаются, как казалось Цхаии, отнюдь не как с петом, то почему бы не воспользоваться случаем? В конце концов, просьба не такая уж большая, и что-то подсказывало, что она будет с легкостью удовлетворена. С выводами Цхаии все так же старался не спешить, он был уверен, что по характеру элита вся холодна, но, тем не менее, этому платине ему хотелось верить. Один только тот факт, что именно ему, а не кому-то другому, было дано поручение проверить Птицу на причастность к шпионажу, уже немного располагал доверием к нему со стороны Цхаии. И даже возникновение буквально ниоткуда целой полудюжины устройств для слежки в предоставленной ему комнате, Небтауи старался в мыслях не связывать с господином Бло. Камеры в этом доме, очевидно, стояли и до его появления. Покоя не давал лишь один вопрос – кто и за кем или чем здесь так пристально наблюдает?

Из обволакивающей и изнутри, и снаружи, шелковой теплой дремы, ласкаемой легким дуновением прохладного вечернего ветерка, Цхаии вытащил мужской голос, прозвучавший где-то совсем рядом, очень тихо и спокойно. Открывая глаза, Птица на минуту замер, понимая, что встретил вернувшегося господина в таком не самом красивом и приятном положении, со слегка заспанным лицом, но, так или иначе, день для него, похоже, в эту минуту еще только начинался, так что, упираясь сначала локтями, а затем и ладонями в потеплевший под его телом и перьями гладкий камень парапета, Цхаии начал подниматься, заодно с закрытыми глазами слушая последующую фразу среброволосого мужчины и обдумывая ответ. Рон, похоже, действительно хорошо выполнил свою работу и изложил своему господину все произошедшее сегодня в мельчайших подробностях. Пугаться Птице, когда его голову охватил процесс размышлений, не занявший по времени и больше нескольких секунд, было нечего – его разбудили очень мягко и явно никуда не торопили. В целом, готовые ответы на подобные вопросы у Небтауи, как и всегда, уже были, оставалось лишь подобрать их к соответствующему обстоятельству.
Итак, вопросы, по мнению Цхаии, не прозвучали так, будто их задали с целью не побеспокоиться, а проверить какой-то факт, найти доказательства компромата или уличить «шпиона» во лжи и в его грязной работе. И даже если своему слуху мужчина доверять не спешил, то интуиция или шестое и седьмое чувства, неведомые людям, подсказывали Птице, что оно есть именно так, как есть. Во всяком случае, Цхаии не потребовалось даже открывать глаза, чтобы понять, что никаких электронных устройств, даже выключенных, у элита при себе нет (за исключением, разве что, биочипа РАМ, который, впрочем, Цхаии уже научился не замечать), что напрямую означало, что о природе Птицы он так или иначе уже что-то знает или сам догадался. В умственных способностях элиты Цхаии не сомневался ни на минуту, и подобное внимание к его сущности и проблемам ему особенно импонировало, хотя, опять же, такая вежливость немного смущала. Тем не менее, страхи, мучившие Цхаии немного ранее, отступили и ослабли. Фалк выглядел искренним не столько внешне, сколько внутренне, посему Небтауи… решил попробовать ограничиться честным, но слегка размытым ответом. Просто чтобы не избаловать своего временного хозяина доверием не столько Дина, сколько своим, а также постараться не добиться обратного эффекта, разбудив в нем подозрения.
— Добрый вечер, мой господин, — выпрямившись и присев, сменив сонливую надломленность движений плавностью и обтекаемостью своей фигуры, на фоне солнца казавшейся чернильной каплей, меняющей форму, Дин, наконец, поднялся на ноги так, будто перетек из сидячего положения в вертикально стоящее. И, представ перед господином в полный рост, не преминул склонить голову в приветственном жесте, слегка развернув в стороны от головы крылья ушей, опустив веки и чуть заметно скрасив губы доброй улыбкой. Прибор на груди Хрустальной Птицы сверкал, продолжив говорить за своего носителя, негромко, подобрав мягкий ненавязчивый тон, — И добро пожаловать домой, — фраза простая, но отчего-то Цхаии был уверен, что она не только создаст благоприятный фон для последующего разговора, но и еще, может быть, сотворит для вернувшегося в свой дом после рабочего дня хозяина атмосферу уюта, подарит ему ощущение, что дом и его обитатели всегда ждут его и всегда рады видеть снова. Элите Амои, как знал Цхаии, чужды были какие-то глубокие чувства и привязанности, за исключением чувства долга, но небольшие и приятные детали, оттенки роскоши и тепла ей были, похоже, приятны, что не могло не радовать.
Сняв с лица улыбку и выпрямляя шею, временный питомец не заставил долго ожидать от себя ответа. И пусть губы его были сомкнуты, искренним взглядом, в котором отражалось все увиденное сегодня, он говорил в унисон всему тому, что звучало сейчас вслух:
— Сегодня утром, устами Рона я получил Ваше разрешение пройтись по Вашему дому и осмотреть его, и с удовольствием воспользовался этой возможностью. И я могу смело сказать, что после того, как я покинул свою тесную и пустую комнатку в Киире, и оказался здесь, у Вас, даже на второй день мне трудно отделаться от ощущения, что я попал в блаженное и уютное место. Я впервые пребываю на твердой земле, впервые своими ногами ступаю по настоящей планете и вижу целый город с такой высоты, и тем более впервые нахожусь в чужом, пусть и весьма приятном, на мой взгляд, доме… Но прошу, поймите меня правильно и не подумайте, что я напуган или недоволен чем-то, — на минутку Дин приостановился, словно ставя двоеточие с помощью интонации: — я действительно сегодня воспользовался Вашим позволением посещать это место в любое время, чтобы «спрятаться». Обходя Ваш прекрасный дом, я заметил, что в каждой комнате постоянно работает по меньшей мере один или даже три электронных прибора, которые, как мне показалось, не играют никакой роли в быту, поскольку работают даже когда поблизости никого нет. Моя природа устроена так, что я имею на одно чувство больше, чем человек. И неожиданно резкое появление в предоставленной мне Вами комнате, которая еще вчера вечером была «пустой», целых шести источников электромагнитного излучения для меня сравни яркой вспышке света в глаза, громкому хлопку, резкому запаху и неожиданно неприятному вкусу, а также ожогу от чего-то очень горячего или укусу чего-то очень холодного. Это и есть причина, по которой я провел день здесь, у Вас на балконе – здесь, любуясь блистательной Танагурой, я не ощущаю той мучительной для меня бури частот и волн, которая для меня означает ровно то же, что и смотреть, не закрывая глаз, на ближайшую звезду, сжигая сетчатку. Может быть, звучит слишком болезненно, но даже к этому можно, несмотря на мой малый опыт, приспособиться, как я и поступил, когда оказался в сердце лаборатории «Мин», поэтому я уединился здесь, чтобы дать своему телу и шестому чувству возможность передохнуть. И поэтому я встретил Вас в таком, не слишком пристойном положении, о чем прошу меня простить…
Когда подробный рассказ закончился, и устройство, висевшее сегодня у Цхаии на шнурке на шее, замолчало, Дин снова склонил голову, на этот раз преподнося этот жест, как искреннее извинение, — Мне кажется, что и здесь встречать господ, будучи сонным, считается моветоном.
Выпрямившись, Дин не сменил извиняющегося выражения похожих на две галактики с сердцевинами-черными дырами глаз, в то время как Цхаии, прячась под его невинной маской, продолжал работать головой. Хотелось верить, что такого напряженного вечера, каким он был вчера, сегодня уже не будет, но, так или иначе, было понятно, что с возвращением хозяина домой, Дин не избежит его пристального внимания. Про то, что эти устройства являются камерами, Цхаии не упомянул нарочно, избегая опасного для него сейчас термина, хотя косвенно намекнул на присутствие таких же устройств в своей комнате в карантинном блоке, что, по мнению Цхаии, гарантировало – платина его непременно поймет, но поймет отнюдь не как шпиона, что облегчит разговоры об этом в дальнейшем…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-12-26 21:27:30)

◆ Офф ◆ Снова кривопостописание.

То ли это были добротные плоды уже проведенной Цхаии небольшой работы, то ли симпатия к нему самого платины, то ли мало от чего зависящая удача, то ли и вовсе что-то негативное – так или иначе, а юный сиринит услышал именно то, что он и надеялся услышать. Во всяком случае, из ряда того.
— Наличие подобных… приборов – это особенность того места, где ты находишься, — всего лишь одна фраза объяснила Небтауи практически все, на что он не смог найти сегодня днем ответы самостоятельно:
Владелец этого дома действительно знал о том, что его «крепость» прослушивается и просматривается со всех сторон. Более того, «особенность места» – напрямую означало, что все эти камеры есть не что иное, как очи самой Юпитер. Интуиция толкнула Цхаии подумать и о том, что эта квартира – не единственная, за которой Юпитер так пристально наблюдает. Скорее всего, по его мнению, она присматривает за всем Эос, и это отнюдь не из-за того, что она не доверяет своим детям, а в целях безопасности: не зря же Цхаии надеялся, что башня Эос – действительно безопаснейшее для него место, как и вся амойская структура. В противном случае вчера он не обнаружил бы такого внушительного электромагнитного излучения в пределах стен и проводов – техникой башня напичкана куда плотнее, чем может показаться на первый взгляд, и энергии, очевидно, много больше, чем хватило бы только для работы бытовых приборов и компьютеров.
Так или иначе, вопрос был решен. Бояться в этом месте больше было практически нечего – место оправдало надежды Цхаии и все, что, действительно, оставалось – это лишь немного привыкнуть. Впрочем, не сейчас. Сейчас постоянное ощущение дискомфорта служит очень хорошим напоминанием о том, что пока еще следует вести себя осторожно. Сейчас, на первых порах, камеры необходимы – затем, возможно… Небтауи придется попросить оставить в своей комнате и ванной лишь по минимуму камер, как и в остальных комнатах. Просить совсем их убрать смысла, в любом случае, нет: ведь это гарант и собственной безопасности Птицы, Цхаии и сам это прекрасно понимал.
Что ж, дело остается за относительно малым. Проверить местных «аборигенов» на честность. Не то чтобы Цхаии глупил – он прекрасно понимал, что, даже более-менее хорошо изучив основные структурные и социальные понятия Амои, он все равно рисковал и своей жизнью, и основной целью. Нельзя было забывать, что Амои – это тоже территория Федерации… И что, в то же время, здесь могут ничего не знать о подробностях гибели Сириниты, и не догадываться о прямой причастности к этой трагедии самой Федерации… Доказательств никаких у Цхаии, конечно же, не было – все-таки связываться с «Саян», по его мнению, затея чуть более рисковая, чем визит на Амои в подобном антураже. Однако Небтауи был уверен – даже если у него нет доказательств, раз он уже попал в Эос – то его обязательно выслушают. Как минимум.
Цхаии выслушал мужчину до конца, постаравшись скрыть внутренний вздох облегчения. Как и ожидалось, на уже пройденном беспокойстве день отнюдь не заканчивался. Все только начиналось в тот самый момент, когда господин объявил о грядущем ужине, который, очевидно, он снова разделит со своим новым подопечным. Цхаии отнесся к этому с легкостью, почти равнодушно: пусть вчера ужин вдвоем с временным господином и заставил его слегка побеспокоиться, а все же сегодня, как ему казалось, ничего нового уже не будет. Те же пытливые и пронзительные взгляды, не исключено, что самые обыкновенные вопросы, какие задают, когда намереваются познакомиться поближе – в общем, все, как и вчера. Впрочем…
Впрочем, оказавшись в отведенной ему комнате, первое, что заметил Цхаии – это довольно большая, пусть и невысокая, черная коробка, лежавшая на его прибранной постели. Блестевшая на свету каким-то мягким бархатистым покрытием, она красовалась так же и большим, пламенно оранжевым декоративным бантом на обвязывавшей ее ленте из шелка. Неужели «подарки» на сегодня не закончились еще утром?
— «А подарок ли?.. А мне ли?..», — мысленно поинтересовался у пустой комнаты Цхаии, едва заметно вскидывая бровь, сверля коробку скептическим взглядом, и незаметно внешне, резко мысленно переключая свое внимание на излучения камер и микрофонов, количество коих не уменьшилось за это время, и которые даже не изменили своего положения в пространстве за время отсутствия нынешнего обитателя. Впрочем, долго зацикливаться на назойливых ощущениях Цхаии не стал. Подойдя к постели, он наклонился, чтобы простереть руки и протянуть пальцы к странному картонному «ларчику». Утонченные серо-синие пальцы осторожно и быстро расплели замысловатый бант, оказавшийся самым настоящим узлом на ленте. Внутри, на белой льняной подложке лежала… ткань. Шелковая на ощупь, на первый взгляд это была интереснейшая смесь плотной черной и бежевой ткани и прозрачной, оранжево-золотистой дымки, которая поверх была присыпана мелкой блестящей пылью. Это оказался комплект из верхней накидки с раздвоенным подолом до самого пола и широких штанов, похожих на шаровары. А также длинный, усыпанный мелким набивным узором золотой пояс…
Слишком долго позволить себе разглядывать новый наряд, просто стоя на месте, Цхаии не мог, ибо времени ему было дано не так уж много. Так или иначе, намек он понял, и что господин либо решил угодить своим прихотям, либо устроил какую-то очередную проверку для него. Даже эта скромная, с тонкой эротичной ноткой одежда выглядела, тем не менее, довольно дороговато, особенно если учесть, что Дин здесь живет лишь временно. Посему потратиться на такое смог бы только либо эгоист, либо кто-то с намерением выяснить, умеет ли действительно его оппонент носить такую одежду и правду ли он говорит о том, что ему приходилось услаждать взгляд гостям господина. Что ж… одежда – явно не тот инструмент, с помощью которого Цхаии можно будет вывести на чистую воду. В доме доктора Эрона он иногда ходил в подобной одежде, особенно последние два года, посему это «платье», можно сказать, село на нем, как родное, и даже посторонняя помощь совершенно не понадобилась. Цхаии так же с улыбкой отметил про себя, что крой точно подходил ему и по фигуре, и по физиологическим особенностям. Как и вчера, Небтауи не стал навещать душ перед ужином: сон с лица вполне сняло умывание прохладной водой, а в остальном он и без того до сих пор пах теми же тонкими ароматами моющих средств, с которыми принимал душ еще утром. Учитывая специфику биологических часов и в целом устройство организма сиринита – это было совершенно нормальным…
На пороге столовой, перед лицом Рона и господина, Цхаии предстал уже будучи одетым в преподнесенный ему наряд, приведшим в порядок перья на голове и подкрылках, с вполне ясным и трезвым взглядом, в котором не осталось и следа вечерней дремы. На ткани на груди, подобно броши, висел уже привычный синтезатор речи, однако ноги Цхаии, как ни странно, были босы. Что он и отметил, внутренне улыбнувшись, при взгляде на господина Фалка – тот, несмотря на всю буржуазность своего наряда, обувью, похоже, тоже решил сегодня пренебречь… С одной стороны, конечно, это было забавно, ибо элиту без тапочек увидеть можно еще реже, чем элиту в тапочках, но, с другой, он прекрасно понимал мужчину…
Цхаии остановился в проходе, подняв одну руку и приложив ладонь к косяку арки, после чего перенес центр тяжести на одну ногу. Он не спешил садиться за стол без приглашения, как и оценивать сервировку, ибо так диктовали ему скромность и правила приличия, да и наверняка господин пожелает взглянуть теперь на него в этом наряде… обнаженные плечи, совершенно голая спина, открытые взору грудь, живот… Ничего необычного – все, как у людей?

Отредактировано Цхаии Небтауи (2016-01-14 04:47:20)