[NIC]Дацо Дагот[/NIC][STA]Вольный художник[/STA][AVA]http://s014.radikal.ru/i328/1608/0a/74b9e4387fe3.png[/AVA]

— Я верю, что мое самочувствие вот-вот нормализуется, мой друг, — вот так, безо всяких церемоний, обратился к мужчине лежавший сейчас на мраморной скамейке неподвижно незнакомый ему турист, отчаянно пытавшийся пошевелить пальцами и сжать протянутую ему руку помощи покрепче. Несмотря на то, что его тело ощущалось и выглядело парализованным, для того, чтобы поблагодарить своего спасителя в фиолетовом плаще, ему даже не потребовалось размыкать губы – вместо них с мужчиной говорил слегка двоящийся, надломанный металлический голос, доносившийся из динамиков устройства на шее туриста. К слову, понять, надето ли это устройство ему на шею или же полностью ее заменяет было сложно: настолько плотной и связанной с телом казалась конструкция, спрятанная, к тому же, одеждами. Тон высказывания из-за металлического эквалайзера понять тоже будет сложно, но, по едва заметной улыбке, проявившейся на его губах, как изогнутая черточка, написанная лимонным соком на бумаге, проявляется над огоньком свечи, кажется, незнакомец пребывал в хорошем настроении и идти скандалить в управление безопасности будет не намерен.
Ну… как в хорошем? Ограбления не случилось, а в остальном… он не выглядел жертвой. Скорее отдыхающим на лоне парка притомившимся туристом. И странным это отнюдь не выглядело.

Чувствительность, наконец, и вправду начала возвращаться в тело, все благодаря «колдовству» подоспевшего на помощь «не совсем врача», больше, действительно, похожего на волшебника. Которого, к слову, отчаянно пытался рассмотреть повнимательнее турист, но чего, к счастью, совершенно не было заметно за почти зеркальной поверхностью его очков.
— Надеюсь, я не злоупотреблю Вашей помощью, если попрошу взять меня за руку покрепче и помочь подняться? Возможно, мы не будем соблюдать официоз, но элементарные нормы приличия требуют от меня хотя бы подняться на ноги прежде, чем спрашивать имя спасителя, — под добрую улыбку потерпевшего проскрежетал металлический голос на межпланетном языке настолько мягко, насколько только позволяли возможности современнейшего эквалайзера.
Оказавшись на ногах, слегка оправив одежду, уделив особое внимание накидке и чалме, скрывавшей большую часть головы и шеи, несмотря на произошедшее и все еще имевшуюся слабость в конечностях, турист принял весьма достойную позу: его осанка и расправленные, но при этом расслабленные плечи говорили о том, что он привык общаться с людьми разного статуса, в том числе и с представителями высших сословий общества.
Провожая небольшим поворотом головы даркменов, которые проволокли мимо беседки нескольких мелких сошек, желавших поживиться на неосторожных туристах, мужчина в плотном, несмотря на погоду, наряде весьма нежных и благородных цветов, заставил устройство у себя на шее негромко произнести слова:
— Кому-то крупно сегодня не повезло…
И получилось у него это так, как если бы он говорил это собственными устами, что было явным показателем того, что это незамысловатое, немного громоздкое устройство заменяло ему естественный голос на протяжении очень многих лет… Кроме того, слова эти ласкали слух тем тоном, с каким гораздо приятнее было бы подать слова противоположного значения: «кому-то крупно сегодня… повезло». Причем пока не ясно, в чей конкретно адрес – свой, или же привлекательного белокурого господина, стоявшего перед ним.

— Тот, кого Вы сегодня вытащили из большой, — устройство выделило последнее слово тоном, как бы ненавязчиво намекая, что сей мелкий грабеж мог обернуться чем-то куда более страшным для его владельца, но не объясняя открыто, чем, — неприятности, именует себя не иначе, как Дацо́ Даго́т. Однако для Вас он может позволить себе побыть просто Дацо, — слегка наклоняя голову и расплываясь по мере произношения синтезатором слов в широкой, почти счастливой доброжелательной улыбке, назвавший себя Дацо Даготом турист явно всматривался в лицо нового знакомого, поскольку не отводил своего лица от названного направления и даже без взгляда непосредственно в глаза все было понятно.
— Позвольте поинтересоваться: кому имеет он честь быть обязанным своим спасением? Вы не похожи на участника местных структур по охране граждан и туристов, которых за успехи должно поощрять начальство. За сим он изъявляет желание отблагодарить внимательного мимо-прохожего лично, — странная манера общения, но при этом весьма теплые слова, явно лившиеся из сердца.
Ожидая ответа, турист потянулся рукой в перчатке цвета охры в своему высокому воротнику, чтобы поправить его, но он сделал это очень медленно, плавно, что, кажется, исключало фактор нервозности и превращало этот жест в почти актерский, лишенный всякой окраски и не заслуживающий пристального внимания. Следующим движением мужчина поправил очки, коснувшись их указательным и средним пальцами где-то недалеко от виска, что заставило шевельнуться ткань «куфии, одетой под чалму», закрывавшей как раз таки шею, и заиграть блеском украшение слева на узле чалмы, являвшееся ничем иным, как безумно дорогим «поющим кристаллом» с далекого Асгарда, ограненным весьма качественно – настолько, что находившейся в золотой или платиновой оправе камень ни с чем другим не перепутаешь…
***
Несколько месяцев до взрыва в Дана-Бан, резиденция доктора Эрона Макбрайда.
– Может, все же передумаешь? Не нужно тебе туда лететь, не нужно! Так там едва ли можно чего-то добиться! Они могут принять тебя за шпиона, безо всяких объяснений промыть тебе мозги и у них нигде не екнет, что они довершили весьма страшное убийство. Не лети, останься…
– Дядюшка… Мы уже говорили об этом. Даже если что-то случится, такое, к чему я не буду готов – все обойдется.
– Но ты никогда мне не говорил, почему ты так в этом уверен.
– Ну… Есть у меня там один… знакомый. Я уверен, он поручится за меня. Как бы ни были строги обстоятельства.
– З-… знако-… О, Цхаии! Ты сошел с ума! Тебя узнают! В первый же момент! Не лети туда, ни в коем случае! Нет! Исключено, я не могу себе позволить дать тебе совершить самоубийство, когда ради тебя своей жизнью пожертвовал твой отец – мой друг! Теперь я припоминаю того типа, что вытащил тебя из передряги на выставке. Слушай, он, конечно, славный, но не надо рассчитывать на авось! У элиты память, как у слонов, он с легкостью тебя вспомнит, не прошло ведь и пятнадцати лет! К тому же элита, хоть золотая, хоть серебряная, слишком горда – они не утруждают себя наличием друзей и не портят свой статус этим!
– Дядюшка… Никто меня не узнает. Не узнает… пока я этого не захочу. А когда узнает – он точно мне поможет. Я… уверен в этом немного больше, чем надеюсь.
***
305 г. Эры Юпитер, Амои, Мидас.
Как уже говорилось неоднократно ранее, первый визит Цхаии Небтауи на Амои не был особо насыщенным. Планета приняла его холодно, и, можно сказать, совершенно не узнала и не заподозрила в обмане, приняв за самого обычного очередного туриста. В этом был, несомненно, большой плюс. Огромная заслуга самого доктора Эрона. Однако, уже через несколько дней пребывания здесь, Цхаии начал, пожалуй, сожалеть о том, что согласился полететь с дядюшкой сюда и уже искренне скучал по любимому дому.
Сейчас ему, к слову, уже тридцать. «Всего-то тридцать» – сказали бы те, кто знает, сколько на самом деле могут прожить таинственные сириниты…
На Амои доктора привела на этот раз необходимость посетить знаменитый местный Черный Рынок, функционирование которого здесь регулируется фактически на уровне государства, о чем, правда, мало кто знает. И ему совсем необязательно было бы делать это самостоятельно, однако он усмотрел в этой поездке возможность провести несколько экспериментов со своим новым, более усовершенствованным телом, снабженным новейшими разработками самого доктора. А посему он решил не отправлять курьера, а отправиться за ценным запрещенным грузом, содержащим в себе кое-что необходимое для его работы, самостоятельно.
По приезде, еще на орбите Глан выяснилось, что нужное грузовое судно задерживается в пути. И вместо двух-трех дней поездку было решено растянуть на неделю. Все-таки расстояния в космосе велики, а время течет немного иначе, и всего несколько дней ожидания не сделают погоды в ситуации, когда речь идет об огромном количестве световых лет, о времени, затраченным так же на подготовку и добычу запрещенного товара, и так же других формальностях, которых и на Черном Рынке хватает, пусть это и почти парадоксально.
Они остановились в весьма престижном отеле в Апатии, практически на культурной границе жизни граждан, жизни элиты и жизни петов, целых питомников, посвященных их разведению и выращиванию. Здесь было прекрасное обслуживание, на высшем уровне была безопасность, а в понимании Цхаии отдельной статьи заслуживала еще и великолепная кухня. И, хотя Апатия ломилась от обилия развлечений для тех, у кого много денег, имевшие прорву последних доктор и его племянник предпочитали веселым гуляниям тихие прогулки по крытому саду отеля, посещения ресторанов, указанных в «туристическом путеводителе гурмана», а так же разок наведывались на аукцион петов – исключительно ради того, чтобы удовлетворить интерес доктора к тому, о чем столько было разговоров в свое время…
Впрочем, и Цхаии набрался хороших впечатлений от посещения аукциона. Первое, что пришло ему в голову при взгляде на роскошных секс-куколок, так это то, что одна такая или две с лихвой решили бы все его проблемы, касавшиеся поиска натурщиков для работ, требующих скрупулезного подхода к написанию обнаженного тела или соблюдению пропорций. А при взгляде на эксклюзивных петов из скандально известного борделя «Раная Уго», представленных в каталоге, который Цхаии вдохновенно открыл по возвращении в отель после аукциона, и вовсе хотелось посетить это место, причем с невинной целью просто порисовать изуродованных, но красивых в своей необычности, ослепленных в целях сохранения конфиденциальности клиентов, созданий.
В космических масштабах углеродные существа, в частности, люди, больше были похожи на пластилин – не было ничего сложного в том, чтобы человека создать из грязи, как и в том, чтобы человека превратить в кучку грязи. Сиринитов, в теории, тоже можно было превратить в грязевую массу, что люди и сделали не так давно. Однако повторить этот великолепный шедевр… нет, вряд ли. Цепочки ДНК слишком разные. У людей она простая, и очень сильная благодаря весьма легкой изменяемости. У сиринитов – весьма сложная, изменение практически любого звена может привести к необратимым последствиям, порой даже несовместимым с жизнью… Поэтому люди – это вселенские тараканы. Живучие, умеющие ко всему приспосабливаться, считающие себя хозяевами всего, весьма плодовитые… Ну чем не отвратительные насекомые? Впрочем, их умение изменять себе подобных в столь, может быть, не прекрасные, но определенно интересные формы, восхищало даже Цхаии.
Впрочем, эту идею пришлось отложить в связи с тем, что с такой целью по борделям попросту не ходят – ни маленькие друзья извращенцев, ни администраторы заведения не поймут клиента, чьи «капризы» даже они, привыкшие угождать даже самому низменному развратному вкусу, не в состоянии будут оценить трезво…
С досадным вздохом закрывая все голографические окна, связанные с каталогами петов, Цхаии, немного подумав за чашечкой хорошего фруктового чая, решил, что хотя бы один денек из всей декады ожидания он хочет потратить на культурный отдых. Удивительно, но на его скромный запрос в браузере цифровая поисковая система Амои ответила весьма уверенно, охотно предоставив туристу, не интересовавшемуся глобальным местным порно-шоу и медицинскими услугами афишу культурных или, проще говоря, невинных мероприятий. Среди них – и открытая выставка предметов искусства и объектов исторического наследия древней Терры, которую организаторы решили провести под открытым небом, представив на всеобщее обозрение предметы и объекты, до этого ревностно и весьма хорошо охранявшихся в недрах сверкающей на фоне ночного неба, подобно самим Амойским лунам, башни Эос. Цхаии неожиданно ощутил жгучий интерес – что увидит он там такого интересного и уникального (по словам афиши), если его предположения нашептывали ему, что, вероятнее всего, если такие экспонаты и есть на Амои, то грызня за них должна была быть просто сказочной, поскольку многочисленным Террам-n самим уже не хватало материальных образцов собственного древнего искусства и находок археологов…
На следующий день Цхаии уже с улыбкой наблюдал то, с каким лицом, полным разочарования, прохаживался мимо невидимых, но безусловно защищающих экспонаты от вредных факторов энергетических кубов, доктор Эрон. Он видно заметил, что некоторые экспонаты были всего лишь продуктом печати на 3D-принтере, и этот факт его, скорее всего, раздражал, может даже потому, что он не видел необходимости охранять под энергозатратными куполами пустышки. Многие из этих экспонатов он видел, вероятно, когда-то сам, и посему подделку узнавал с легкостью, но сам Цхаии прекрасно понимал, что уж если эту вещичку трогал сам профессор – то у амойцев, которым всего-то триста лет с копейкой, есть все основания не доверять хранение таких объектов даже самым надежным энергетическим полям… Взглянув с улыбкой на профиль разворачивающегося и отходящего от витрины высокого мужчины с короткой стрижкой черных волос под «клерка», в розовой рубашке и белых брюках на манер терранской моды 21-го века, перекинувшего через плечо такой же белый пиджак, с золотистым галстуком на шее, юный Небтауи, не долго думая, поспешил направиться вслед за ним.
Помимо доктора и его племянника, в их маленькой скромной компании присутствовали сегодня и боты-охранники. Милые создания, общавшиеся между собой и с хозяевами на языке, подобном языку R2-D2 из так любимой терранцами вымышленной вселенной «Звездных Войн», считающейся сегодня классикой, они напоминали по форме и размеру обыкновенные футбольные мячики, только выполнены были из прочного металла, имели по одному большому и блестящему глазу, горевшему сейчас зеленым цветом. И парили они сейчас аккурат над головой доктора Эрона. Камеры у них у обоих, конечно, были отключены, поскольку съемка здесь была запрещена, так что ориентироваться в пространстве маленьким пронырам «Станиосам», личной разработке доктора Эрона, приходилось по приборам локации и маячкам, один из которых находился в наушнике-коммуникаторе у профессора и в синтезаторе речи на шее у Цхаии. Всего таких они взяли с собой десятерых, но на выставку, где спокойная обстановка и много народу, позвали лишь парочку.
Впрочем, даже если Цхаии остановится и забудется на некоторое время у одной из витрин – найти его профессору не составит труда и без помощи «колобков»: одет Небтауи был на удивление броско и узнаваемо сегодня. Свободные бежевые брюки из легкой ткани, охровые сапожки на шнурках из тонкой и мягкой кожи, белоснежная легкая курточка с высоким воротом и чересчур свободными для «человеческого» кроя рукавами, в тон сапог тонкие перчатки, скрывающие руки, на голове – причудливый убор, напоминающий одновременно узорчатую светлую куфию и небольшой золотой тюрбан с торчащим на макушке гребешком, который украшает над левым виском роскошная золотая или платиновая брошь с подвесками, инкрустированная мелким жемчугом и сверкающим голубоватым «поющим кристаллом» в форме овального кабошона. Через плечо у человека, по наряду напоминающего турецкого шаха, был перекинут шелковый авангастрам – большая, белая шаль, с золотой каймой и крупным набивным узором в виде золотых павлиньих перьев. Всю верхнюю часть лица, от лба до середины носа, закрывают большие, зеркальные темные очки-коммуникаторы, с серебристой декоративной «капелькой» над предполагаемым местом переносицы. Цхаии уже привык к подобным нарядам за свою долгую, почти постоянно вынуждающую его практически во всем походить на людей, жизнь. Цвет его кожи, усилиями доктора, соответствовал человеческому – светлому, чуть ли не белому, почти алебастровому, а от перьев снаружи и следа не было. Одна лишь утонченность движений, легкая походка, прямая осанка и высокий рост вполне выдавали его в толпе чуть ли не за аристократа, и потерять надолго из виду такое изящество разве возможно? Жаль лишь, что помимо дяди и того белокурого джентльмена в фиолетовом плаще, глаз на такое внешне скромное, но, похоже, бесценное богатство образа положили… воры, если не сказать грабители.
Так, остановившись в толпе недалеко от витрины с жемчужиной экспозиции, роскошной вазой из горного хрусталя с дивным узором, изображавшим целую историю, Цхаии, понимая, что близко через всю эту толпу к витрине не пробраться, отошел в сторону и коснулся двумя пальцами своих очков где-то над виском, регулируя увеличение электронного бинокля. Теперь он мог рассмотреть стенки очаровательной хрустальной красавицы так, будто едва ли не держал ее чашу в собственных руках…
«Как жаль, что в моем натюрмортном фонде нет такой красоты!.. И никакая подделка или копия не передаст ее хрустального блеска…», – восхищалась мысленно «хрустальная» Птица хрустальному изделию. Доктор в этот момент был уже где-то в другой части длинной аллеи экспонатов, вроде бы даже и из виду не пропадал, как казалось Цхаии. Но сам сиринит при этом стоял в сторонке от большой толпы, едва ли не облокачиваясь спиной на бок стоявшей недалеко от кустарников витрины, закрытый белой фанерой, наблюдая стеклянный саркофаг с очаровательной вазой на слегка приподнятом постаменте в профиль, и чуточку – в три четверти. Все птичье чутье и внимание было приковано к бесценной вещи, и Небтауи не заметил, как со спины к нему подкрались «кошки»…
Все происходило очень быстро, и Цхаии едва успел подумать о том, что сейчас произойдет что-то страшное, как его, протащив через зеленую изгородь, уже небрежно бросили на беломраморную скамейку и начали обшаривать его карманы. Ощущение воткнутой в плечо иглы не проходило, пусть орудие уже давно убрали. И, что было еще хуже, даже отправить сигнал о помощи напрочь отказывались очки – в мгновение ока что-то нейтрализовало сеть, словно отрезав устройство от внешнего мира. Вероятнее всего, у воров, помимо дорогостоящего даже для людей их профессии морфоцила, запах и свойства которого Цхаии знал не понаслышке, были еще и глушители, которые призваны были не позволять жертве грабежа вызывать охрану. Однако радиус действия этой машинки был невелик, так что на коммуникаторе подоспевшей помощи это не сказалось…
От всего тела у Цхаии, как ему показалось, остались только голова и шея. Хрипучие голоса, чьи-то неприятные, давящие прикосновения – это все, что он чувствовал. Молниеносный метаболизм Птицы боролся, но все же этого было недостаточно, чтобы организм пришел в себя после дозы весьма действенного даже для кремниевой формы жизни препарата. Цхаии с некоторым трудом понимал, что происходит, но не смел издать и звука – необходимость скрывать свою сущность была у него уже почти на уровне инстинктов, и на уровне инстинктов пришло понимание: еще один сантиметр глубже в одежду – и чьи-то пальцы коснутся самого ценного, обрезанных перьев на подкрылках – там неподалеку в курточке был кармашек, который вор хотел обшарить на предмет наличия кредитной карты. Что может быть ужаснее этого!? А если зрение еще и не обманывает, и воры – никто иные, как всем известные пройдохи бургларианцы, то даже смерть покажется спасением для Цхаии, когда до них дойдет, что они сорвали куш куда более крупный, чем чей-то кошелек и золотая брошь.
Цхаии начинал в мыслях спокойно прощаться со всем и вся в тот момент, когда прямо у него над головой, перед глазами, одну из многочисленных желтоватых ладоней, трогавших его тело, тянувшуюся за украшением на тюрбане, перехватила другая рука. Крупнее, сильнее. Казалось, сожми бы эта могучая рука, обтянутая белой перчаткой, запястье вора еще сильнее – многочисленные косточки, лежащие в основании кисти руки, превратились бы в порошок, и не помогли бы уже никакие протезы. Лишь ампутация и полная замена конечности на кибер-аналог.
Тактильные ощущения довольно быстро успокоились – жертву нападения больше никто уже не трогал с дурными намерениями. Отвратительных крыс раскидали в стороны, кое-кто даже бросился бежать. Но, так или иначе, в мягком шорохе плаща человека, присаживающегося рядом, Синяя Птица не слышал ничего, что предвещало бы опасность…
— Я не совсем врач, но… — коснулся слуха приятный, почти чарующий своим спокойствием, столь необходимым в подобной ситуации, мужской голос. Все, что успел Цхаии прежде, чем взять себя окончательно в руки и вернуться в тело, так это заметить, слегка приподнимая голову, что одежда господина под плащом, под туникой, имеет темно-синий цвет, и, в связи с этим, подумать:
— Синий цвет – твой цвет удачи, детка, — в мыслях, благодарный своему спасителю до небес, слегка ошалелый от всего произошедшего и спешно приходящий в себя Цхаии даже ему подмигнул.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2016-08-20 20:41:08)

[NIC]Дацо Дагот[/NIC][STA]Вольный художник[/STA][AVA]http://s014.radikal.ru/i328/1608/0a/74b9e4387fe3.png[/AVA]И действительно, так и оказалось. Когда они вышли из целого скопления беседок в тени деревьев в центре парка и влились в переполненную каким-то суетным гулом толпу посетителей, обернувшийся в этот момент доктор Эрон обнаружил своего подопечного в компании некоего молодого мужчины в фиолетовом плаще, с которым мило беседовал, не скрывая улыбки – единственного средства выражения эмоций, какое было ему доступно, если не считать тех, какие могли бы привлечь лишь узких специалистов психологии. И судя по настроению улыбки, было похоже, что новый знакомый был не просто случайным прицепившимся прохожим. Доктор не стал прерывать их, оставив «Станиосов» летать на своей орбите вокруг него, но все же он старался теперь иногда поглядывать в их сторону – в толпе он был одним из самых высоких посетителей. Как, например, еще и вон тот джентльмен с седыми волосами и в удивительно странном даже по меркам туристов наряде: очень изысканном, сшитым «под старину», отчасти спрятанным под кажущимся весьма громоздким плащом. Кажется, он прогуливается по выставке в компании своей подруги или даже жены – очаровательной леди в кремового цвета длинном платье, в темно-каштановых волосах которой сверкают вплетенные в них жемчужные нитки…

— Если только, конечно, моя компания не стеснит Вас, господин Фалк… — роботический голос был ровен и звучал без изысков, свойственных живому голосу, но все же настроение слов было теплым – Дацо, похоже, несколько смущался и не был привычен к тому, чтобы кто-то так живо интересовался им самим и его мнением. Но, несмотря на это, он держался уверенно. Даже исходящий от него горьковатый и терпкий аромат кожи, перца, грецкого ореха и чего-то, напоминающего горячий песок, выдавал в нем что-то не столько аристократическое, сколько необычное, нетривиальное.
— Выставка организовалась весьма хорошо и удачно. И мне очень жаль, что я не успел попасть сюда еще раньше, хотя была возможность. Моего дядю очень сложно вытащить на улицу, когда он чем-то недоволен и в чем-то не уверен. Он – врач, и следит за моим здоровьем. Сюда мы приехали по его личным делам и немного отдохнуть. Я же – представитель богемы, работник сферы искусств. Творить на историческую тему сложно, не имея представления о древней бутафории. Люди с Терры – мои частые заказчики, а посему их история меня очень интересует. Эта выставка показалась мне отличным способом пополнить запасы знаний и вдохновения, — Дацо говорил не очень много, но старался ковать железо, пока оно было горячим. Неизвестно, что было у него в этот момент на уме, но он явно был весь в беседе со своим спасителем. Что им двигало – остается не ясным, однако сам он явно старался заинтересовать нового знакомого всем собой, чтобы в определенный момент подвести беседу к тому, когда станет ясно: чего хотел бы добрый джентльмен в награду за свою помощь. В конце концов, по понятиям Дагота, он не хотел бы оставаться в долгу.
— А что привело Вас, Фалк, сюда сегодня? — в унисон этим словам турист расплылся в широкой веселой улыбке, — Вы случайно не очередной экспонат выставки, живой, столь уникальный и обходительный? На Вас можно любоваться, не отрывая взгляда, даже в кромешной темноте.
С этими словами турист засмеялся. Правда, смех его выглядел более чем удручающе. Устройство на шее молчало, а сам он при этом, сквозь искреннюю улыбку, хрипнул весьма устало и болезненно, сипнув при этом так, будто голосовые связки ему заменялись прогнившими насквозь льняными тряпками. И что самое ужасное – проделал он это так тихо, что писк комара над ухом казался бы громче.
Тем не менее, комплимент был искренним и наверняка тешил элитное самолюбие. А если турист уже догадался, что перед ним элит?! Кто знает, кто знает, Вселенная полна сюрпризов… Каждый час жизни полон тайн.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2016-09-09 16:37:27)

[NIC]Дацо Дагот[/NIC][STA]Вольный художник[/STA][AVA]http://s018.radikal.ru/i521/1609/54/1f0815ea41b0.jpg[/AVA]— Ну что Вы, господин Дацо, разве может стеснить компания такого утонченного и обходительного собеседника? — очаровательный спаситель явно не спешил лезть в карман в поисках нужного слова, и, признаться, голос его затрагивал в душе потерпевшего туриста какие-то уже давно запылившиеся струнки. И от их звучания в голове почти мелодично звучала мысль о том, что упомянутая блондином в адрес нового знакомого «утонченность» особенно ласкает его слух. И тайна, скрывавшаяся за улыбкой Дацо Дагота, не спешила отрекаться от этой мысли – находясь в этой уродливой оболочке, скрывающей истину, она наслаждалась ласковым словом. И плевать, что это всего лишь ответная лесть, на которую, к слову, новый знакомый оказался не так уж падок.
— Значит Вы, Дацо, человек искусства? А какую именно его сферу почтили своим присутствием? — а, раз такое дело, то почему бы не спеть ему еще? В конце концов, почему бы лишний раз не подтвердить, что сила, что опасность голоса сиринита для человека прячется отнюдь не в его шее?
— О-о-о… — и пусть реальный голос, а не звук синтезатора, гораздо лучше изобразил бы выдох возбужденного нимфомана (адромана), но звучало это «о» примерно так. —  А я забыл упомянуть об этом? — улыбка на губах туриста изменила свое настроение, превратившись из веселой и восторженной в неловкую, изломанную, а губы, кажется, даже слегка припухли от стыда за самого себя.
— Что ж… — и тут же под тенью бледных, но очень выразительных губ, налитых кровью и отливающих при этом легкой синевой даже без видимого эффекта косметического блеска, показались в широкой улыбке ухоженные зубки цвета сгущенного молока, сквозь которые турист, если бы мог говорить, с удовольствием даже бы слегка просвистел эти «ш» вместо «ч» и «ж». Он выдержал небольшую паузу, дожидаясь, пока его скромная аудитория за считанные секунды поймет, что начало будет необычным и, возможно, изведется от любопытства, а затем продолжил: — Методы конспирации вашего приятеля от посторонних взглядов, скорее всего, выдают в нем актера? Причем, наверное, ее качественное значение — не простого актера, а снимающегося в марочном, высокодуховном художественном порно, какое выпускается только для голографических визуалайзеров и стоит бешеных денег? И тяга к любованию роскошными представителями гуманоидных рас в темноте или полумраке это только подтверждает? — преподнеся все сказанное в таком свете, будто это и впрямь имеющая право на жизнь теория, попытка с легкостью отбросить которую может вызвать в душе посвященного в нее смятение, вдобавок завершив фразу устройства красивым аккордом уже у себя на лице, обведя кончиком темно-фиолетового, почти черного языка, верхнюю губу, слегка приоткрыв при этом рот и демонстративно при этом совершенно не сжимая губы, наделяя этот жест раскованным, на грани эротичности, тоном.
Ненадолго после этого замерев и подождав реакции в глазах и на лице мужчины, Дацо выпустил на свободу заранее подготовленный смех (все то же удручающее сипение) и веселую детскую улыбку:
— Но поспешу развеять Ваши сомнения, Фалк! — проводив слова синтезатора взмахом руки, жестом, призывающим относиться к предыдущему предмету разговора проще и как к шутке, — Не слушайте его – он всего лишь художник. Адепт школы классической терранской живописи и графики. Подумывает еще заняться танцами, но пока еще только подбирает для себя стиль. Необходимо что-то, положительно влияющее на здоровье и настроение одновременно… — констатировал турист таким тоном, какой отбрасывал возможность подумать, будто ему требуется совет, и сразу же перешел к уже текущей теме разговора. Тот род деятельности, через который Дацо мог выразить своему спасителю благодарность особенно качественно, был тому озвучен, а большего и не требовалось. Хотелось бы, конечно, чтобы среброволосый друг увяз в своем спасенном по самые уши, но даже если этого не произойдет – Дацо найдет способ докопаться до его интересов. Рано или поздно. Всякая разумная форма жизни, имеющая органы зрения, схожие с человеческими, воспринимает через них подавляющий процент информации об окружающем мире. Не может быть, чтобы даже у законченного технаря или естественника не было любимого явления или предмета в жизни, которое очень неплохо бы смотрелось в дорогой и изящной рамке на стене…
— А что Вы чувствуете, Дацо, глядя на это идеальное творение рук человеческих? Какие струны Вашей души задевает музыка камня?
Протектор выглядел воодушевленным, пока смотрел на роскошную вазу. Его лицо обрело почти мечтательные черты и это изумляло, если речь идет об амоианской элите. Однако то, о чем думал при созерцании этого предмета инопланетный гость, скрывалось глубоко во тьме стекла его очков. И едва заметной печаль сочилась из лирики его слов, подобно крови из сердца. Дагот переступил с ноги на ногу, качнув бедрами и заставив складки авангастрама покачнуться, волнами перетасоваться между собой и ненадолго оживить изысканный узор из золотых павлиньих перьев…
— Музыка камня прекрасна. Ее ноты, не стоит забывать, прекрасны, как и нежная колыбельная планеты, из утробы которой он извлечен. Однако людям, терранцам, к роду которых принадлежит автор, следует больше прислушаться к музыке рук мастера, обрабатывавшего этот камень и доводившего его звучание до абсолютного совершенства, в идеальном состоянии дошедшего до этого времени и до наших с Вами… струн. Лично я вижу здесь сейчас Человека. Мастера, который направлял свою жизненную энергию в этот камень, вливал ее в чашу, подобно сладкому вину, и увековечил себя, став самой настоящей звездой, чье сияние сквозь невыразимое расстояние и время достигло моих глаз… Созерцание художника, согнувшегося над этим творением в порыве страстного вдохновения, пьянит и меня. И тут же отрезвляет горькое, как деготь, осознание того, что среди сегодняшних представителей Терры я не вижу никого, кто годился бы этому мастеру в подмастерья. Человеки в своем стремлении к вечности стали ближе к звездам, но отдалились от них духовно и разумно – они уже давным-давно не Люди, и вместо блаженной бесконечности, в которой пребывает автор этой вазы, всякий из них в конце жизни превращается лишь в горстку пыли, которой в Космосе-е-е… — последние слова Дагот заставил свой синтезатор протянуть таким образом, чтобы и оставалось только в мыслях добавить «пруд пруди».
— Так значит, Вы говорите, что были приглашены сюда лично хозяином выставки? — разворачиваясь на месте и занося ногу, Дацо собирался оставить чудесную хрустальную вазу и уделить внимание еще чему-нибудь. Чему угодно, если честно, — Ляйн Клаурэ, если я не ошибаюсь? Так его зовут? — нарочно произнес имя немного неуклюже турист, изображая легкую неосведомленность и неточность, акцент в языке мышления, — Многого, полагаю, стоит эта дорогая бумага с почерком изысканнейшего золотого представителя амоианской элиты? Услышь бы о ее существовании эти сумасшедшие коллекционеры – они вернули бы все собранные ими эосские авроры, все до единой в обмен на нее. Однако этого, я подозреваю, совершенно недостаточно… — «Ну же, скорее! Развейте для Дацо миф о бездушности элиты! Все эти стереотипы, описанные в сетевых газетах и журналах, всегда вызывали у него скептические настроения...», — произнес у себя в голове голосом Дацо то, что не стал озвучивать с помощью синтезатора, Цхаии, не чураясь того, что ответ может быть самым непредсказуемым. Впрочем, вопроса задано не было, запроса отправлено не было, а, значит, посвящать нового знакомого или не посвящать в столь, возможно, интимные подробности жизни элиты – решение остается лишь за самим платиной.
Да, именно платиной. Фалк Бло – элита, и этим фактом от него несло за версту. Хотя бы потому, что даже после сотни пластических операций человек не может выглядеть столь идеально, вплоть до ощущения искусственности – недостатки все равно останутся. Однако с точки зрения совершенства Фалк Бло выглядел превосходно – и это было первым признаком. Обращения, манеры, иные косвенные признаки – вторым. И третьим являлось то, что его аура легко угадывалась внутренними органами восприятия сиринита. Искусственность некоторых клеток организма, использующих для общения между собой слишком четкую, скрупулезно сотканную чьими-то руками по линеечке нервную систему… возможно, наличие нано-машин в крови… наличие скелета, костную ткань в составных компонентах которого заменяет что-то, от чего веет прочностью металлического элемента… Все это Цхаии хорошо видел. И тот факт, что объект его наблюдения не весь состоит из металла, говорит лишь о том, что Фалк Бло – и не андроид. А что может быть средним между андроидом и человеком? Только элита.
Не то чтобы сириниту действительно хотелось узнать, что скрывает или не скрывает амоианская элита, но почему бы и не попробовать удовлетворить любопытство, раз появился такой блестящий шанс? Хотелось, конечно, почему-то верить, что элита далека от людей, но кто знает…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2016-09-08 07:06:35)

[NIC]Дацо Дагот[/NIC][STA]Вольный художник[/STA][AVA]http://s018.radikal.ru/i521/1609/54/1f0815ea41b0.jpg[/AVA]— Жаль. А я уж понадеялся на приватный танец или, на худой конец, на посещение эксклюзивного закрытого шоу, куда я хотел Вас пригласить, чтобы послушать мнение специалиста о высокодуховном порно. Это безусловно развеяло бы скуку подобных мероприятий. Но нет, так нет.
Ребенок, недополучивший в свое время родительской любви и подыгрывания шалостям и шуткам, ликовал сейчас внутри туриста – это было видно по дрожащим в желании разразиться наивным и веселым хохотом уголкам его губ. Но некоторая сила заставила его сдержаться и проводить оконченную линю диалога лишь светлой улыбкой. Славный обмен шутками у них получился. Такому можно и позавидовать, особенно если речь идет о разговоре с танагурской элитой. И Цхаии, признаться, изумлялся: неужели блондин прилип к нему из-за личного интереса, а не ради того, чтобы загладить неприятное происшествие и скрыть его от журналистов в дальнейшем? Это было очень странно, но спешить было некуда и он с удовольствием был готов понаблюдать, как далеко все это может зайти… Сириниты были не склонны верить во всякую мистику, очень редко допускали случайности, но Цхаии готов был поверить, что нового знакомого к нему влечет нечто сверхъестественное, какое-то особое чутье, которое не дает ему, возможно, покоя, говоря, что под экстравагантной оболочкой скрывается нечто еще более интересное…
Они остановились возле очередного защитного куба, внутри которого стояла, просвеченная небольшими прожекторами едва ли не насквозь или не изнутри, чтобы показать тонкость фарфора и изящество росписи, мастерство художника, китайская ваза. Роспись на ней слегка выцвела, глазурь потрескалась, на горлышке были видны сколы – время не щадит никого и ничто. Однако смотрелась эта старинная вещь очень изысканно даже для нынешнего времени…
И хотя после созерцания роскошной хрустальной вазы турист пребывал не в настроении, и легкое расстройство могло быть по причине лишь его собственных мыслей, которые он не озвучил и которые оставались спрятаны глубоко под его лицом, общество платины явно не давало ему погрязнуть в трясине уныния.
— А Вы коллекционер, Дацо? Автограф консула я Вам, конечно, предложить не могу, но вдруг утешу авророй? Кажется, у меня завалялась одна. Конечно, она не самого высокого «номинала» для заинтересованных, но должны же Вы получить хоть какую-то компенсацию за случившееся, — лепетал над ухом, стоя по левую руку сиринита, платина, который до этого произнес имя блонди, о котором шла речь, и которое Дацо все равно не особо стремился запомнить. Представителя расы элит и участника танагурской системы общества блондин выдал в себе с потрохами, попробовав подразнить туриста уникальной монеткой, но отчего-то Цхаии воспринял эту шутку немного ближе к сердцу, чем принимал обычно. «Посмотрел бы я на тебя, коллекционирующего монетки, когда тебе самому было бы необходимо постоянно избегать участи стать предметом чьей-то коллекции: встретить конец Вселенной внутри банки с раствором формалина, или же окончательно потерять форму и превратиться в облако атомов в чьих-нибудь генетических лабораториях. Перспектива гнить в земле, будучи закопанным наемным убийцей, куда больше импонирует среди других вариантов…».
— Сейчас она стоит даже не бешеных, а запредельно умопомрачительных денег. Но вдруг в те времена, когда ее создали, такие вазы были предметом ширпотреба и почти ничего не стоили? Ценность – понятие относительное.
— Боюсь, я не коллекционер, — так и ответил Дацо, обратив свои мысли в светскую, потерявшую свою искренность дешевую ухмылочку, повернув голову к господину Бло и продолжая стоять перед кубом с вазой прямо, скрестив на груди руки и неосознанно пробуя спрятать большую часть своего тела  от глаз мужчины шалью. Он словно выстраивал невидимый щит между ними, стенку, но, несмотря на это, ниточку своих мыслей продолжал озвучивать смело и четко:
— Но… Ценность – понятие относительное, — повторил ранее сказанную платиной фразу турист, — И если эту аврору я получу, как подарок из Ваших рук, а не компенсацию за случившееся, то для меня она будет дороже всех представленных здесь ваз. И цена ее для меня будет в разы превышать цены всех других аврор, когда-либо проданных или купленных во Вселенной, сложенные вместе. Вне зависимости от того, кому они принадлежали – золотой элите, серебряной или еще какой… Авроры чеканят массово, и для Вас, раз Вы сами предложили, ничего не стоит просто взять и подарить одну такую первому попавшемуся прохожему, и тем самым озолотить счастливчика. Всякий ширпотреб – это пустышка. Но, как и людям, рождающимся одинаково и проживающим абсолютно разную жизнь, этой вазе тоже есть, что рассказать о себе. И даже больше, чем любому старику. В этом ее ценность. Я вижу в рисунке на ней всю ее жизнь, начиная с отпечатков рук ее создателя, и заканчивая отражением моего и Вашего лица в ее боках…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2016-09-10 11:41:23)