◆ Офф ◆ Прошу простить, если получилось скомкано и суховато, но первый блин, говорят, комом.

Последний отблеск звездного света во сне сменился тусклым и «жидким» освещением круглого светодиода на фоне серебристого потолка. Нельзя сказать, что именно это ожидал увидеть, открыв глаза, Цхаии, но, в то же время – а чего еще ожидать, кроме белого потолка слабоосвещенной комнаты, когда лежишь на спине и, более того, тебя совсем недавно передали с рук на руки тем, кто не знает о тебе ровным счетом ничего? Цхаии не утруждал себя ответом на этот вопрос. Колоссальный запас терпения и спокойствия был одной из тех немногих личных вещей, которые он взял с собой в свое, возможно, последнее путешествие, в качестве скромного, не занимающего и миллиметра лишнего места, багажа, запретить провоз которого не в силах была ни одна таможенная служба во всей Вселенной. И если при первом визите Дацо Дагота на эту планету, Амои и Цхаии посмотрели друг на друга равнодушно и беспристрастно, каждый – не найдя ничего привлекательного в другом, то теперь, пожалуй, отношение их друг к другу в корне поменялось. Цхаии был заинтересован в Амои, Амои была заинтересована в Цхаии – оставалось лишь поближе познакомиться. Но пока что даже воздух этой планеты относился к Цхаии недоверчиво и прохладно…
…причем в буквальном смысле. Не будь бы так тяжело оторвать от дна капсулы не то что голову – руки, Цхаии бы с удовольствием присел, согнув колени и обняв их руками, чтобы пышные подкрылки укрыли своими теплыми перьями уязвимые для лабораторной прохлады обнаженные стройные бока и бедра. Хоть кожа Цхаии и его перья имели характерный «холодный» окрас, а на шее красовались едва заметные щели, похожие на самые настоящие жабры амфибии – был он, все же, теплокровным и далеко не похожим на рыбу творением. Пожалуй, идея согреться была самой первой, естественной мыслью, которая пришла ему в голову и была продиктована телом, как и всегда по утрам, если за ночь покрывало было сброшено с тела. И лишь следом за этой мыслью проснулся разум…
Опьяненный анабиозом, продлившимся несколько дней (о чем Цхаии еще не знал), мозг старался давать Птице четкий анализ окружения, хотя не сразу ему это, увы, удавалось в первые минуты. Мир вокруг секунда за секундой наливался цветом, звуками, запахом, но было всего этого, к счастью, мало, хотя и вполне достаточно и информативно: цвет и свет лежащей перед глазами перспективы был умеренным и вполне дружелюбным, не давящим на только что вышедшие из темноты сна глаза; вокруг царила странная, но не кажущаяся затишьем перед бурей, спокойная тишина; а в плане запахов главным было то, что не пахло ничем угрожающим жизни, в частности – умерщвляющими средствами, которые использовали для эвтаназии. Из всего этого следовал вполне разумный вывод – пусть это уже и не корабль Франка, но здесь, похоже, безопасно. Цхаии начинал осознанно дышать, но делать это сразу всеми дыхательными органами не рискнул – начал с носа, рта, и поэтому – беззвучно. И если глубоко вдохнуть ему удалось с небывалой легкостью, то вот выдохнуть оказалось сложнее – что-то словно заталкивало выдох назад, в легкие, резко давя сверху. Мысли понемногу собирались в кучу, и Цхаии не без досады решил для себя, что в прошлый раз Амои была к нему куда гостеприимнее и позволяла нормально не то что дышать – даже ходить по ее поверхности. Но сейчас было похоже, что все тело стало тяжелее минимум в полтора, если не в два, раза… Но это было и понятно – ведь Цхаии явился сюда с абсолютно естественными для своей расы полыми костями, лишенными сейчас столько лет хранивших его осанку и дававших поддержку скелету надежных, хоть и тоненьких с виду, шунтов… Но, впрочем, он не растерялся, двигаться нужно было начинать сейчас, ибо тяжесть в конечностях – это еще не боль, которая появится в ближайшие день-два и плашмя раскатает Цхаии по ближайшей горизонтальной поверхности ровно до тех пор, пока местные светила науки и медицины не поймут, в чем дело и не решат, что с этим делать. Ну, а пока…
А пока Цхаии радовался, что его верные руки, наконец-то, проснулись и прислушались к воле своего хозяина, позволив ему на себя взглянуть более-менее прояснившимся взглядом, в котором уже практически ничего не плыло. Подняв кисти вверх над собой, выставив перед лицом, преграждая падающий от светильника свет, Цхаии присмотрелся. Пальцев было десять, ни один не потерялся, ни одного лишнего не приросло. Такая удивительная трезвость после криогенного сна выглядела подозрительно – сколько же Цхаии в действительности проспал? Он предполагал, что проспит не менее трех суток, если не неделю, пока местные не соберут достаточно информации по нему и не создадут нормальные условия для пробуждения инопланетного создания. Но выглядело все так, будто срок криогенного сна едва перевалил за сутки, полтора – так Цхаии, во всяком случае, казалось. А если бы он дышал не воздушной смесью, свойственной Амои, а чем-то посложнее? Тогда встреча с новыми лицами превратилась бы в страшную агонию, которую Цхаии себе даже не хотел представлять. Он уже был на этой планете, знал, что условия на ней вполне терпимы для него, но если такая небрежность со стороны принимающей стороны является халатностью, то это, конечно же, ничуть ее не красит.
Однако даже такое с виду безобидное движение сказывалось на сознании Цхаии не слишком хорошо. Если учесть, что после казавшейся благодатью ясности, длившейся всего минуту, у Цхаии снова помутилось все в глазах после неторопливой попытки пошевелить руками и посчитать пальцы, то оставалось лишь радоваться, что ему не пришла на ум идея поднять голову. Медленно опустив руки на живот, Цхаии прикрыл глаза, продолжая спокойно лежать на дне капсулы. Сам он знал, что отходит от криогенного сна несколько дольше, чем среднестатистический пассажир межзвездного шаттла. Он был представителем кремниевой формы жизни, а это значило, что за многие положительные свойства его организма дьявол сполна отыгрывался на, казалось бы, незначительных деталях…
Где-то совсем рядом Цхаии слышал голоса, и он поймал себя на желании, что хотел бы более-менее внятно разбирать чужую речь, а не слышать окружающий мир сквозь вату или так, словно тот был за толщей воды. Лежа с закрытыми глазами и стараясь абстрагироваться от осязания, Цхаии постарался направить все свои силы в слух. Даже его эмпатическое мироощущение, столь полезное, по мнению Цхаии, в этом путешествии, еще не работало…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-10-21 23:11:04)

Жизнь… Все превратности ее путей и дорог непредсказуемы, их не изложить даже на самых искренних картах, не раскинуть на самых честных костях. Для смертных Судьба – это великая и недоступная тайна, вселенский секрет. А смертны мы, стоит заметить, все до единого – рок перехода из одной формы жизни в другую неизбежен и есть над каждым, и у каждого он свой. И не надо думать, что бремя смертности свойственно лишь органике. Все, что составляет вселенскую материю – по определению тленно. Пульсирующим, дышащим и живым, постоянно ненасытным и питающимся сердцем всякой галактики, в которой расцветает жизнь, является Черная Дыра, в зияющей черной глотке которой исчезают ежедневно мириады звезд…
Жизнь со смертью неразлучна, и жизнь отнюдь не противоположна смерти, смерть – неотъемлемая часть жизни, как и рождение, как последняя и первая ступени жизни, существования, бытия. Жизнь – есть огромная дорога, долгий путь между рождением и смертью, и одинаковая власть сделать этот путь насыщенным новыми событиями и попутчиками или же, наоборот, одиноким и серым, есть как у Вселенной, так и у самого путника, идущего по этому пути. Суть в том, что границы между рождением и смертью на самом деле куда более размытые, чем может показаться. И страшное преступление – оборвать отведенное кому-то время, не имея на это абсолютно никакого права! Трудно представить?
Легко объяснить. Нет ничего проще, чем представить себе испещренный аккуратными круглыми норками крутой и высокий берег реки. Туда-сюда снуют молниеносные тени изящных ласточек, внизу – шумит вода, вверху – лишь чистый небесный свод, горизонт – бесконечная травяная равнина. Чудесное, умиротворяющее зрелище… которого может попросту не стать на следующий день. Вроде бы, все то же самое, но берег реки так низок и с его краев лишь смывает остатки песка и глины, и периодически на воду сходят маленькие «лодочки» – разоренные, опустевшие гнезда еще только вчера живших здесь ласточек, и в сердцевинах этих «корабликов» из сухой травы, веток, смолы да пуха не хватает лишь памятных свеч, чтобы они превратились в вереницу траурных венков, медленно плывущих по мертвой, едва колышущейся глади замершей от ужаса, безмолвной реки. Еще один день – и уже начинает казаться, что на этом месте берег реки всегда был таким низким, был покрыт молодой травой и усыпан прибитой за ночь мелкой галькой. Кажется, это звучит жутко. Такого просто не может быть, такое невозможно! Никаких следов тракторов или бульдозеров – ничего. Просто раз – и пустое место вместо высокого крутого берега. Остается лишь наблюдать, думать и гадать…
Ты – единственная и, скорее всего, последняя ласточка, которая знает, что случилось. И единственно возможный для тебя, вполне предсказуемый вариант поведения – это продолжать жить в память о всей своей большой стае, найти и прибиться к другой семье, чтобы помочь ей и предостеречь ее от опасности, постигшей твой родной дом…

Казалось бы – что такого особенного в этой Амои, во всей этой Глан? Настоящая живая антиутопия, поверхность планеты – сухая и безжизненная смесь острых камней и песка, в жилах этой земли – почти ничего ценного, лишь самое необходимое в относительно скудных количествах, да еще и добываемое с таким трудом! Из пищи – относительно скудный набор синтетических продуктов. Из растений – по большей части лишь все то, что было привезено с планет других систем, и то лишь в специально отведенных для этого местах в городе. В городе, впрочем, не таком уж плохом, вполне чистом и приличном, приятном глазу, когда душа жаждет насладиться чистотой и ровностью граней идеальных геометрических форм, но за исключением, пожалуй, лишь огромной «органической помойки» где-то на юго-западе города-спутника. Довольно неприятная гноящаяся язва на лице планеты, как отзывались о Цересе и Нил Дартс некоторые местные, но и сам профессор Эрон говорил, что этот с виду уродливый шрам – на самом деле украшение на теле всей Амои, как независимого оплота прихотей и элементарных нужд федералов, да и не только их. Профессору не раз приходилось быть здесь и пользоваться услугами Черного Рынка. И Цхаии, надо сказать, подкупила как-то высказанная им идея о том, что одних в этом деле останавливает мораль, других – неоправданные финансовые затраты, элементарная необразованность в тонких черных делах, третьих – обычный страх и рискованность авантюры. В то время как Амои в этом плане не чурается косых взглядов и даже сегодня прет вперед, как локомотив, подминая под свои рельсы все, что простирается на горизонте. И сколько бы собаки федерации не гавкали на эту руку – корм из нее они все равно едят с удовольствием. Федералы – тоже люди, со своими желаниями, пороками и способами расслабления. Так или иначе им нужны хорошие наркотики, красивые секс-куклы, а где это все достать, если на территории планет в их составе это все под строгим табу? Конечно же, только тут!
И, хотя со слов профессора Эрона Амои похожа была на вселенскую проститутку, все же, если поднять взгляд немного выше со слегка сероватого и погрязшего в грязных пороках Мидаса, то на горизонте сразу же возникнет абсолютно противоположная ему картина, так называемая Танагура, больше напоминающая Элизиум в представлении художника-кубиста или сюрреалиста. Настоящий рай, возникший практически из ничего и на ровном месте. Трудно поверить, что все это сделала одна «женщина», всего один суперкомпьютер, но…
Когда Цхаии выбирал планету, на которую ему предстоит отправиться, чтобы хотя бы попытаться даже немного изменить ход вещей, с которыми он не согласен, он совершенно точно знал, что не ошибется. Именно такая планета, отвергающая довольно распространенные формы морали и божественное, вместо чужих интересов руководствующаяся только своими принципами, но при этом почти идеальная и весьма прекрасная, не лишенная покровительства удачи во вселенском круговороте событий, слегка странноватая из-за своеобразного, но в радикальной степени действенного подхода к политике, к экономике, к жизни, гордая, но проницательная, осторожная и умеющая оценивать всех и каждого по делам и способности приносить пользу, почти бесконечно самостоятельная и при этом лишь продолжающая набирать обороты, двигаясь вперед… Покоренный головокружительным геометрическим вальсом Амои Цхаии не сомневался ни единой секунды, пока летел сюда, что выбрал верную дорогу. Если уж кому и возглавлять будущий независимый от Федерации альянс планет в том случае, если у Небтауи все получится – то только ей.

А вот уж получится у него или нет… Трудный вопрос, но, так или иначе, что бы ни случилось, Цхаии будет жить и бороться дальше или умирать с похожей мыслью, что он «хотя бы попытался» или «все еще пытается».
И, хотя планы у него в одной только сущности своей были наполеоновские, сейчас ему предстоял долгий и тихий «отпуск», который казался настоящей благодатью после двух лет подготовки к этой «поездке всей жизни». А еще… наверное, при случае нужно будет поблагодарить Франка за его неоценимую услугу: Цхаии знал, что даже с учетом всех запретов на торговлю разумными существами от него едва ли даже попытаются отказаться, но умение Франка хорошо торговаться и предлагать товар окончательно закрепляло чашу весов именно в том положении, в каком она была нужна Цхаии, чтобы оказаться здесь…
Между тем Цхаии начал ощущать, что сконцентрированность на органах слуха наконец-то принесла результат, поскольку парочку коротких фраз Цхаии уже смог хорошо услышать. Произнесены они были устами того, чей размытый лик Цхаии успел уловить боковым зрением за мгновение до того, как закрыл свои глаза – во всяком случае, так ему показалось. Звук металлических инструментов, забираемых со стола, легкое копошение где-то со стороны левого уха, осторожное подергивание одного из многочисленных перьев, покрывавших голову… Цхаии сразу же понял, что лишился крошечного кончика пера, но это не играло особой роли. Гораздо важнее было то, что с ним обходились настолько бережно и осторожно…
После последовавшего вслед за этим приказа откатить его «под сканер», Цхаии успел искренне повеселиться за то короткое время, что его везли: не хватало лишь поднять руки и помахать ими. Смешно, конечно, но что еще делать, если голова идет кругом и ты еще плохо чувствуешь даже свои уши? Лежа со все еще прикрытыми глазами, Цхаии уже начал подумывать о том, чтобы получить возможность открыть рот и наконец издать хотя бы один звук, чтобы окончательно убедиться, что с ним все в порядке. Дышать все еще было трудно, но Небтауи-младший старался привыкнуть. Так же он старался продолжать прислушиваться к звукам вокруг себя, даже когда его провозили сквозь невысокую белоснежную арку медицинского сканера.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-10-23 17:41:39)

Слух довольно быстро возвращался к Цхаии. И, хотя мысли все еще отчаянно старались привести себя в порядок у него в голове, чем-то независимым от мышления, то ли сердцем, то ли бегреей*, он понимал по восхищенным вздохам и словам кого-то рядом, что все это было бы невозможно без доктора Эрона. И, пусть судить еще было рано (в конце концов осмотр, несмотря на всю его внешнюю серьезность, можно было считать беглым), все же Цхаии был уверен: даже если его тело будут осматривать чуть ли не с лупой – не найдут и шрама даже от шприцевой иглы, не то что вообще следов от чего-либо, с помощью чего профессор Макбрайд устранял последствия некогда проведенного своего вмешательства в тело Цхаии и маскировки его внешнего вида, укрепления скелета. И руководствуясь лишь этим уже можно было смело назвать профессора Эрона самым настоящим волшебником… Не зря порой посвященные существа со всех концов галактики слетались к нему одному, когда в чем-то вырисовывалась совершенно безвыходная ситуация. Он является специалистом в лечении болезней самых разных существ и творений, начиная с растений и животных и заканчивая разумными гуманоидами и иными формами жизни, вроде даже вирусов. Знания этого… уже много лет как не человека, могли бы привлечь к нему гораздо больше учеников, гостей и клиентов, если бы он хорошо распространялся о себе и рекламировал бы себя. Но по природе своей Эрон напоминает скорее отшельника, нежели кого-то, кто усиленно трудится на благо всего живого. Его знания и умения – это настоящий «Ящик Пандоры» ровно до тех пор, пока Вселенная не научит своих детей многим полезным и в наше время кажущимся утопическими и нереальными вещам: настоящей терпимости, например, способности понимать, что Вселенная – едина и не разбивается на независимые куски по мере своего расширения, что вести войны на ее просторах – бессмысленная затея… Цивилизации во Вселенной, в нашей галактике, как входящие в состав Федерации, так и независимые, сделали со времен создания Вселенной огромный шаг вперед, осуществив и претворив в жизнь идеи и высказанные истины многих мудрецов и философов древности каждой из них, однако времени на это ушло просто невообразимое количество, и неизвестно, сколько еще уйдет на то, чтобы исполнились и условия доктора Эрона, при которых он позволит другим иметь доступ ко всем накопленным им знаниям. Пока что существовал риск, что его мудрость могут использовать во зло, в почти такое же, какое коснулось планеты Птиц, если не похуже…
Зная доктора, как того, кто заменил ему семью, Цхаии все больше обретал уверенность в том, что его отец был таким же прекрасным и добрым, мудрым созданием, раз ему удалось заручиться крепкой дружбой с этим «великим магистром, живущим на вершине самой высокой горы, вдали от людей и городов»…
Между тем, Цхаии, лежа под аркой сканера, понимал, что если он пролежит здесь еще хотя бы несколько минут и вокруг будет все такая же тишина, которая воцарилась после некоторой суеты, возникшей, как по команде, после громко произнесенного у Цхаии практически над ухом слова «асфиксия» – он попросту уснет. Не то чтобы он был уставшим – просто обстановка вокруг располагала. Сканер, отбрасывая тень на Цхаии своей аркой, работал практически бесшумно, блуждая вдоль его тела тоненькой неоновой линей довольно таки неспешно, словно стараясь не пропустить мимо своего ока ни одной клеточки, ни единого перышка, ни одной косточки и ни одного, даже самого тоненького, сосудика; а голос, что крутился рядом совсем неподалеку, бормотал слова себе практически под нос, что Цхаии нисколько не помешало бы задремать. К такому событию, как встреча глаза в глаза с будущими вершителями его судьбы, Цхаии следовало бы, конечно, отнестись серьезнее, но в его нынешнем положении он итак старался делать все возможное, что от него зависело. В частности – стараться придти уже, наконец, в себя, что ему, кажется, начало удаваться.
Во всяком случае, способность не только понимать, но и мыслить на амойском языке вернулась к Цхаии, как с цепи сорвавшаяся, практически сразу, как только он понял, что к нему обратились. Мягкий, завлекающий и явно приподнятый восхищенными и предвкушающими настроениями, глубокий мужской голос обратился к лежащему в капсуле «пернатому другу» с просьбой «явить еще одно чудо». Цхаии тут же нахмурился, хоть это и продлилось всего секунду до того момента, как он понял, что лучше этого не делать. Казалось, что в одно мгновение из желеобразной массы его мышление превратилось в чистейшую, уже охлажденную сталь кинжала, прагматично рассекающего своими острыми гранями лезвий все паутины и туманные занавеси, возникшие за время сна, освобождая место просветлению, наступившему для Цхаии первому дню новой жизни. Кремниевая природа Птицы постепенно возвращалась в свой привычный, безумно быстрый ритм существования…
И первой осознанной эмоцией, посетившей сейчас Цхаии, было удивление. Он не негодовал и ни капельки не сердился, последующие мысли ничуть не поубавили доверия к прозрачному, медовому голосу того, кто так бережно и заботливо хлопотал вокруг него все это время едва ли не самолично, однако… Однако казалось странным то, что этот некто, по определению – совершенно точно ученый и врач, обратился к нему с такой странной просьбой, да еще и на вряд ли знакомом созданию языке. Существо продавалось, как чей-то бывший раб, и было куплено, как предмет для исследований, как редкая вещь – оно, очевидно, и не должно было знать иных языков, кроме того, на котором с ним общался предыдущий владелец. Но обратившийся к Птице доктор, видимо, подзабыл об этом, и Цхаии пришлось пускать в ход свою собственную тактичность. Об этой особенно ни на что не влияющей детали можно было, в целом, не беспокоиться: Цхаии был уверен, что в первые же минуты пребывания в сознании ему удастся выяснить кое-что очень важное…
Цхаии быстро и широко распахнул глаза, в следующую же секунду сменив взгляд на спокойный и даже слегка мутный спросонья. Тень, отбрасываемая аркой сканера, уже позволяла не опасаться даже такого тусклого света, который царил в лаборатории, посему Цхаии чувствовал себя вполне комфортно, находясь в объятиях медицинского оборудования. Дышать становилось легче, своеобразные легкие Цхаии привыкали, хотя вдохи все еще требовали небольших усилий. Тем не менее, дыхательная система понемногу стабилизировала сама себя, и как только все четыре легких наполнятся воздухом – эластичная (что удивительно для особи мужского пола) грудная клетка сможет вдохнуть в полную силу. Что и произошло в следующую минуту, после чего Цхаии, оторвав голову от подложки капсулы буквально на сантиметр, открыв рот и позволив разлепиться, наконец, разрезам у себя на шее, позволил воздуху с оглушительным звуком вырваться наружу из груди как из уст, так и из двух прорезей у себя на шее. И царившую в зале сосредоточенную тишину оборвал возглас, явивший собой смесь звуков, наподобие дуэта дырявой волынки и испуганного гусиного крика. Конечно, звук этот был не громче даже самого истошного человеческого вопля и вряд ли мог бы порвать кому-то перепонки в ушах, но наверняка был неприятным. И чтобы поскорее исправить первое впечатление, грозившее стать не самым хорошим, существо, наконец-то, молвило «человеческим голосом». Весьма спокойным, мужественным и взрослым баритоном, надо сказать, однако, что еще важнее – на распространенном межпланетном языке:
– Кто вы? И где мы?
Нарочито проигнорировав подробности просьбы обратившегося к нему, Цхаии послушно отозвался на нее устами «безымянного пернатого друга», но задал собственные короткие вопросы, призванные дать ему ответы на весьма важные вопросы и сыграть, несмотря на свою лаконичность, огромную роль. Цхаии было важно узнать: жива ли в прямом смысле та жизнь, с которой ему предстоит иметь дело – разумна ли она от природы, или же пользуется возможностями, предоставляемыми преимущественно матрицей искусственного интеллекта. Проще говоря – живые ли это существа, или же киборги и дроиды? Планов Цхаии это не изменит, но кардинально изменит подход к будущим, возможно, союзникам.
Все зависело от того, какой ответ будет дан на эти вопросы и попросят ли в ближайшее время пернатое существо закрыть рот и больше его не открывать. Даже такая короткая с виду фраза вынуждала организм Птицы использовать всю мощность своих голосо- и звукообразующих органов, а это означало, что помимо основных частот диапазона человеческого голоса, орга́н издавал дополнительные частоты, служившие своеобразной «подложкой», той самой, которая была способна ввести слышащего в ступор или даже в транс. И в случае, если жизнь на этой планете пользуется своим природным интеллектом и обладает естественными, а не механическими органами слуха – скорее всего она даст четкий ответ на поставленный вопрос и вряд ли что-то утаит. Цхаии надеялся, что так и будет, но, с другой стороны, вероятность обратного он не отметал. В конце концов о представителях амойской элиты ему было известно довольно мало и, отправляясь сюда, он не знал, с чем может столкнуться, больше, чем об этом знали, в принципе, все. Хотя его готовности встретить любые препятствия на пути и обойти их при первой же возможности очень осторожно, осознание того, что впереди ждет неизведанное, у него не убывало… Цхаии – хороший актер, и вряд ли сегодня или даже завтра его секрет откроется.
______________________________
Бегре́я* (ориг. [bhergerieryia]) – упрощенный для произношения и письма вид термина, существовавшего у цивилизации Птиц, для обозначения феномена наличия у разумного живого существа души не с религиозной, а с научной точки зрения. Значение в данном контексте: «душа», «сущность».

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-10-24 21:49:24)

«Рауль Ам… глава департамента генетического контроля Амои…», – внутренним голосом, очень медленно про себя повторил услышанное Цхаии. Как ни странно, в общей легкой суматохе мыслей, даже самые важные из них из-за последствий криогенеза приходили… в неправильной очереди. И лишь сейчас, услышав сразу даже несколько заветных слов, Цхаии, приходя в себя, понял, что у него… действительно что-то получилось, что ему повезло, что все случилось именно так, как он хотел.
Несмотря на то, что Франка по дороге сюда могли атаковать корабли Гильдии Пиратов, и даже при всей любви к Франку Фортуны, та могла подарить свою улыбку именно вторженцам, и Цхаии в таком случае исчез бы, даже следа не оставив, и его бы продали, как краденую вещь, в чужие руки, в любые, которые заплатят столько, сколько захотят воры – он все-таки добрался сюда, добрался до Амои…
И, несмотря на то, что потенциальных покупателей на редкие диковинки достаточно много, Франк смог найти самого лучшего, именно «того», посредника, чтобы отдать Цхаии в руки не чьи-нибудь, а в государственные, в руки «главы департамента генетического контроля»…
Цхаии терялся в счастье, стремительно наполнившем его тело какой-то опьяняющей, «наркотической» бодростью, и сковавшем его горло, едва ли не заталкивая туда тот злосчастный комок слез, о котором говорят всегда, имея в виду, что сейчас слезы пойдут ручьем.
Письмо, дошедшее до адресата. Именно сейчас смысл этого простого выражения затмевал для Цхаии все прекрасное во Вселенной. Он – здесь, у него – уже теперь не призрачный, а реальный шанс, и он – ни за что не упустит возможности осуществить все то, что задумал. Звезды в Космосе располагали к Небтауи, и он был уверен в том, что даже если будет умирать – он будет испускать последний вздох, стоя на ногах, а не лежа на земле.
«М-да-а, Рауль Ам, глава департамента генетического контроля Амои… Знал бы ты, как я рад тебя видеть…», – во внутреннем голосе Цхаии читался своеобразный флегматизм, тон был тяжелым и низким, излишне спокойным, но, так или иначе, это означало то, что означало. Сердце Цхаии билось в своей грудной клетке, воспевая славу Судьбе, не зная ровного места, переполненное искренней, хоть и ровной и прохладной, подобно зеркальной глади, радостью.
– Приятно познакомиться… – где-то через полминуты после того, как Цхаии был дан ответ, он мягко и осознанно произнес тихо эти слова, не зная, впрочем, как на них отреагируют. Любые остальные насущные вопросы можно будет выяснить, наверное, завтра или послезавтра, поскольку именно сейчас Цхаии просто силился собраться с силами и наконец поверить, что звездные ветра были попутными и принесли его, наконец, сюда…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-10-26 03:49:03)

Из уст крутившегося вокруг человека последовал несколько скрашенный язвой или даже иронией ответ, что, впрочем, Цхаии не смутило. Может, ситуация и выглядела несколько забавно на фоне взаимодействия ученого и его подопытного кролика, а так же высоких бледных стен стерильного кабинета, но в сравнении с тем, что могло бы быть, если бы на месте Цхаии оказался кто-то совершенно дикий и свободолюбивый, не терпящий подобного отношения к себе, да еще и чувствующий себя отнюдь не идеально после разморозки и совершенно не понимающий, что здесь происходит, – поведение Птицы выглядело настоящими цветочками. Цхаии не раз был удостоен чести наблюдать за животными, которых господину Эрону приходилось оперировать, и некоторые из этих милых с виду созданий порой вели себя так, словно они были больны бешенством: даже те из них, что являлись по определению травоядными, иногда с легкостью могли откусить и сожрать ухо или палец наивному и неосторожному обывателю…
Так или иначе, Цхаии было вполне достаточно того, что с ним только разговаривают. В каком это происходит тоне, в какой манере – это его не интересовало. Большего Цхаии и не ожидал, во всяком случае – не сейчас. Он в самом начале поездки прекрасно осознавал, в каком будет находиться положении, и другого даже не предполагал. Однако с самого начала он решил, что постарается казаться умеренным паинькой – не будет проявлять агрессии, однако вести себя ему будет необходимо, как несколько недоумевающему рабу, которого продали чуть ли не пока он спал, без предупреждения. Дышать ровно и быть вежливым ему это, впрочем, не помешает, как и сейчас. Конечно, взбалмошность и эпатажность всегда завоевывают всеобщее внимание, но Цхаии был уверен, что и без этого можно обойтись, тем более, если учесть, что именно «лишнее» внимание ему ни к чему. Его так же совершенно не волновало, сколько времени это продлится…
Цхаии прикрыл глаза, вновь расслабляясь. Все шло вполне замечательно и он с удовольствием улыбнулся бы, если бы это было можно себе позволить. Однако эмоции приходилось держать в себе. Бесполезная эйфория успокоилась, поскольку впереди Цхаии ждало еще много всего, причем неизвестного. И пока есть возможность – можно просто отдохнуть.
Услышав же вопросы, один за другим посыпавшиеся на него, Цхаии снова едва не сдвинул брови. В мыслях у него опять проснулось желание иронизировать свой ответ, спросив у этого господина, настолько ли умна его горничная, но тут же он усмирил эти мысли. Вопросы были заданы, все-таки, дельные, и понять ученого можно было, как и отдать должное его порывистому желанию и нетерпению, которые, как Цхаии показалось, он уловил в его голосе. Конечно, Цхаии мог ответить, что ему подходят смеси на основе кислорода и серы и, в незначительной степени, других примесей, но лучше будет не выдавать себя. Разомкнув сухие, слегка побаливающие из-за трещинок губы, Цхаии удостоил высокопоставленное лицо, с которым ему выпала честь работать, не слишком торопливым, тихим и спокойным, пусть и слегка размытым, ответом:
– Того, что есть здесь, мне достаточно, чтобы хорошо дышать, к незначительной разнице я смогу адаптироваться. Со временем я буду чувствовать себя лучше. А перебои в дыхании… меня заморозили и после этого немного трудно начинать снова дышать.
«У Вас нет причин для волнений…», – едва не добавил вслух Цхаии, вовремя решив, что это уже будет лишним. В конце концов нет никакого беспокойства со стороны доктора, кроме того, чтобы не потерять будущий объект исследований.
Зная о том, что его может ожидать, в какой-то момент вспомнив о том, что Амои славится своими секс-куклами, Цхаии подумал о том, что делать все эти безмозглые живые игрушки для извращенцев со всей галактики должно быть невероятно скучно. Наверное, с тем же успехом, с каким эти ученые изменяют гены человека, Цхаии может пририсовывать к лицам заранее нарисованных портретов козлиные рога и кроличьи ушки, поросячьи пятачки на место носа… Весело, конечно, но надоедает со временем.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-10-26 22:40:07)

Лежа в колыбели, импровизированной криогенной капсулой, Цхаии неожиданно для себя задался такими вопросами, как «который час?», «который год?» и всем в таком духе в отношении месяца, его числа и дня недели. Создавалось ощущение, что это даже не сознанием Цхаии хотел бы все это знать, а телом, которое, приходя в себя, пришло заодно и к выводу, что попало в совершенно иные, отличные от домашних, условия. Конечно, Цхаии уже был знаком с климатом Амои, с ее притяжением и продолжительностью суток, но это было, все-таки, довольно давно, хоть такие встречи и не забываются…
Всякое желание сориентироваться во времени и пространстве перебивалось, тем не менее, желанием сделать хотя бы один глоток воды, которой так не хватало Цхаии после пробуждения. Тем не менее, он терпел все это время и был готов смело потерпеть еще немного, зная, что его ожидания оправдаются уже очень скоро.
Не слишком вслушиваясь в заботливый лепет врача, Небтауи не сразу сообразил, что к нему снова обращаются. Голова все еще варила не на всю катушку, поэтому открыть глаза и сообразить над ответом Цхаии догадался не сразу. Немного усложнилась задача мышления в тот момент, когда Цхаии понял, что встретился взглядом со своим освободителем, снова заглянувшим под арку…
Цхаии… оторопел. С собой он всегда был предельно честен, стесняться или опасаться самого себя у него никогда не было причин, поэтому в мыслях он говорил с собой начистоту, признаваясь: «настолько» зеленых-презеленых глаз в сочетании с такими мягкими, но мужественными чертами лица он, как ему показалось, не видел еще никогда! Хотя самых разнообразных лиц на портретах ему за сорок лет жизни довелось изобразить немало. И, хотя больше всего Цхаии любил рисовать лица пожилые, считая их самыми живыми из всех и не похожими на лики гипсовых голов, стараясь вложить в каждую изображенную морщинку весь тот опыт, всю ту мудрость, всю ту особую прелесть старости, которая есть в лицах тех, чья жизнь прожита и угасает… все же именно такие лица, отчасти словно искусственные, мертвые, отчасти – невообразимо живые и прекрасные, Цхаии искал на протяжении всей своей жизни и лишь отчасти находил в лицах самых совершенных моделей андроидов. А эти волосы… длинные, лоснящиеся, рассыпающиеся по плечам, вьющиеся не слишком сильными, но аккуратными волнами, кажущиеся шелковыми со стороны… Казалось бы, что может быть интересного в изобилии идеальных черт? Все художники-реалисты твердят без устали, как один: мир не идеален, он прекрасен, когда ассиметричен, всякий недостаток является истинным украшением, но… Цхаии с самых первых дней, как притронулся к холсту, с трудом верил в такие слова. Вселенная прекрасна вся, полностью и без остатка: и если бы мироздание считало красоту симметрии и правильности форм уродством – оно бы не привнесло это в материальный и духовный мир изначально. Ровный прямой нос с неширокими крыльями под неглубокой переносицей, плавно перетекающие в мягкую форму лица скулы и щеки под миндалевидными разрезами оживленных глаз и слегка строгими, преломляющимися ближе к вискам светлых бровей, аккуратный, сглаженный, но далеко не податливый подбородок и… узкие, лишенные при этом всякого напряжения, бледноватые, утонченные и, между тем, привлекательные губы…
В какой-то момент поймав себя на том, что, приподнявшись на локтях и все-таки оторвав от дна капсулы спину, он попросту откровенно поедал своего собеседника глазами, Цхаии тут же резко поник, прикрыв глаза и надеясь, что не позволил себе лишнего и, тем более, не выдал себя. Пару раз вздохнув и сообразив, наконец, над «правильным» по мнению Небтауи ответом, взяв себя в руки, мужчина снова открыл глаза, на этот раз полные теперь уже абсолютного спокойствия и полного уважения, покорности. А глаза у Цхаии, надо сказать, были интересные: темно-синяя радужка, слегка светящаяся нежно-голубым галом вокруг зрачка, была словно усыпана от центра к краям мелкими осколками размолотого серебристого бисера, блестевшего на свету самыми разными цветами и напоминавшего на темно-синем фоне яркий салют в ночном небе.
Цхаии заговорил неспешно, негромко, но слегка напряженно, желая придать своим тоном ответу некоторый оттенок досады, недовольства:
– При всем уважении, господин Ам. Поймите меня правильно. Я родился рабом, – эти три слова Цхаии произнес особенно четко, выделив каждое из них строгим тоном и небольшой паузой между ними. – И все, что я могу ответить касательно Вашего вопроса, это только то, что мой лорд под предлогом жесткого наказания запрещал мне даже просто открывать рот в присутствии посторонних и даже других слуг в его доме. В искусстве речи мне было разрешено практиковаться исключительно в одиночестве. Остальная моя коммуникация была ограничена лишь языком жестов, – на этих словах Цхаии опустил голову и глаза к своим ногам. Было похоже, что его опасения относительно «живости» тех, с кем ему предстоит работать, не оправдались, и его расовые особенности все же имеют здесь силу… хотя радоваться было еще рано: возможно, это были лишь показания приборов. Молчание Цхаии продлилось всего несколько секунд, после чего он продолжил объяснения:
– Мой господин был очень занятым. И у него не было времени на то, чтобы объяснять рабу причины, по которым его уста запечатаны. От меня требовалось лишь вовремя преподносить бокалы с вином и кушанья его гостям, но не блистать умом и не мозолить глаза. Я нарушил запрет и прошу простить меня за многословность, – Цхаии выдерживал небольшие паузы, словно долго подбирал слова, – но иного способа объясниться с Вами я пока не вижу. Нет, об… «необычных свойствах» моего голоса мне ничего неизвестно.
Закончив говорить, Цхаии опустил веки и низко склонил, находясь все в том же положении, голову, практически вжав подбородок в шею, позволив богатому оперению своей головы упасть ему на грудь и на живот, скользнув по плечам со спины. Это был жест извинения, Цхаии не сомневался, что его поймут и питал надежду, что именно сказанное все в слух возымеет должный эффект и больше заумных вопросов со стороны ученого в его адрес не последует. Цхаии мог рассказать о своем теле весьма многое, но гораздо больше о себе оно могло рассказать и само, особенно учитывая ту роль, которую примерил на себя Небтауи…

Лишних вопросов со стороны ученого, как ни странно, не последовало.
Цхаии все больше склонялся к мысли, снова неторопливо растягиваясь по дну капсулы, что его голос все-таки имеет здесь силу, хотя соответствующего указа в сторону Небтауи закрыть рот не было. И если это действительно так, то у Цхаии душа спорила надвое. С одной стороны, Цхаии чувствовал себя защищенным, не лишенным хотя бы одной единственной вещи, гарантирующей ему уверенность: безоружный, совершенно беззащитный, явившийся сюда с абсолютно пустыми руками, лишь с огнем в сердце и скромным багажом иллюзий и надежд, Цхаии горячо ценил дар природы, наверняка способный иногда выручить в очень трудную минуту. Однако, с другой стороны, бесценный подарок природы казался неподъемной ношей, если не самым настоящим проклятьем: всю свою жизнь Цхаии был вынужден молчать, не позволяя себе такой роскоши, как смех или милая беседа даже с профессором Эроном, не говоря уже о непосредственном общении с однокурсниками, с которыми было возможно говорить исключительно с помощью синтезатора речи… И бремя этого проклятья, похоже, не оставит его даже здесь. А если еще учесть, что против «коренных» жителей Амои Цхаии не собирался применять свои особенности в большей степени (и крайности), чем сейчас, то сложившаяся ситуация и вовсе принимала оттенки какой-то обидной несправедливости, даже трагедии. Однако сделать с этим ничего нельзя. Можно лишь мириться и позволить себе, впрочем, не отвыкать от того, что губы всегда сомкнуты…
В ответ на слова доктора Ама Цхаии лишь мысленно усмехнулся, выразив свое абсолютное согласие молчанием и легким кивком головы, уже прильнувшей затылком к мягкому дну капсулы. Прося Цхаии перенести что-то терпеливо, доктор даже не подозревал о том, что просит у Цхаии едва ли не самую простую вещь, какую только может выполнить «раб».
На отданный же златовласым мужчиной приказ некоему Джалу перевести Цхаии в лабораторию «Мин», который был произнесен уже на амойском, Небтауи не обратил внимания. Вернее, конечно, он все понял и ему даже стало любопытно, но он не подал виду. С легким кивком головы господина Ама, Цхаии получил обещание, что завтра они снова увидятся. Будет ли Цхаии ждать этого? Скорее да, чем нет…

И чего бы, собственно, и не потерпеть, когда к концу тяжелого дня (ли?) ты оказываешься в несколько пустоватой, но не слишком тесной комнатке, в которой пока нет практически никакой мебели, за исключением теплой, пусть и жестковатой, кровати, на которой, собственно, ты и лежишь?
Белые стены, тяжелая автоматическая дверь (на подобие шлюзовой), длинное, но невысокое окно, растянувшееся тонкой полоской вдоль стены почти у самого потолка… Света в него не проникало, и если бы Цхаии не мучило ощущение, что его закрывают плотные жалюзи – он бы счел, что сейчас ночь и хотя бы предпринял попытку уснуть.
Однако сон не шел. Цхаии был уверен, что хорошо сыграет роль послушного мальчика, однако это совершенно не означало, что, представившись рабом, Цхаии им является в действительности. Данный ему от природы сдержанный и целеустремленный до самозабвения характер не отменял, впрочем, легкой склонности к меланхолии, и уж тем более к задумчивости. Цхаии все вспоминал этого мужчину, представившегося Раулем… Он не мог перестать смаковать в уме это имя – и ведь называют же кого-то так необычно и красиво! И, что еще важнее – так подходяще! Благородный, живописный облик, гордая осанка, расправленные, будто имеющие за собой крылья, плечи, и чистый, сияющий взгляд, вызывающий интерес и доверие, который в случае необходимости наверняка становится в ужасающей степени пронзительно-холодным. Хм… Если вспомнить, то так на Первой Терре еще в древности изображали Богов, да и в целом идеалом мужской красоты многие считали именно нечто подобное, как описывают образцы культурного наследия Земли. Цхаии остро не хватало его инструментов для рисования. Хотя бы для набросков… Кто бы мог подумать, что он так быстро соскучится по листку бумаги?
Находящиеся в комнате камеры, о существовании которых Цхаии подозревал, не мешали ему, впрочем, размышлять и, более того, даже вспоминать слова и мелодию одной песни, казавшейся столь подходящим фоном к мыслям об этом… человеке? Делал это Цхаии, правда, не вслух, но так или иначе за этим занятием он совершенно забылся и не следил за временем. На Амои сутки едва ли не вдвое короче, чем привычные ему, а если учесть легкое напряжение, в котором пребывал Цхаии, сам того практически не замечая, то смело можно сказать, что труд Франка сгорел синим огнем, ибо как бы он не пытался приучить Небтауи к режиму, соответствующему суточному циклу на Амои, ему это, по всей видимости, не удалось…

И знал мудрец, как труден путь
В те края, где рассвет.
И будет дуть в лицо и грудь
Ветер злой много лет.
Ты услышь, что там, внутри -
Это зов всех сердец.
Лишь зажмурь глаза свои -
И придёт тьме конец…

И знал мудрец, что ты найдёшь
Свой ночлег среди гроз.
И он сказал - шипы есть ложь,
Красота в блеске роз…

Вот я здесь, я так жду,
Пошли же мне ангела…
Вот я здесь, в стороне,
Где восходит звезда…

Scorpions – Send Me An Angel

Первая ночь, проведенная на Амои будучи в сознании, оказалась для Цхаии необычайно длинной. Он понимал, что это всего лишь реакция тела и физического аспекта нервной системы, возбужденной всем происходящим, однако в мыслях Небтауи старался сохранять полное спокойствие. Да, ему предстоит многое пройти, но думать о том, что споткнешься на первом же шаге в самом начале пути..? Пустая трата времени, по мнению Цхаии.
Более-менее сориентировался Цхаии во времени, когда к нему в палату зашел, наконец-то, человек. Не очень высокий мужчина, весьма приятный на вид, с длинными ярко-рыжими, почти что красными распущенными волосами. Он учтиво поздоровался, представился элитой, «рубином», и назвал свое имя – Сора́н Каст. Объяснил, что является одним из смотрителей карантинного блока, доктором, и что его обязанность теперь – заботиться о здоровье и нуждах объекта под номером Ω-094, пока он находится здесь на сохранении и обследовании. Сообщил так же, что пока Птице придется немного поголодать, но максимум – до обеда, поскольку к тому времени уже будут готовы первые анализы и придут результаты, по которым и будет составлен диетический рацион конкретно для него, которого и придется придерживаться до тех пор, пока не завершится период обследований на предмет болезней. Так же сообщил, что через некоторое время он появится здесь снова, но уже с андроидом, целью которого будет снять с особи мерки для пошива одежды. Все-таки ходить между кабинетами без одежды здесь не принято, и, будь бы он обычным гуманоидом, ему была бы выдана универсальная одежда стандартного типа, но так как у него имеются необычные физиологические особенности – одежду придется изготавливать специально.
Цхаии внимал словам врача молча, изредка медленно моргая. Нельзя сказать, что он был невнимателен и пропускал все мимо ушей – он слушал очень даже внимательно, но вот только между делом задавался простым вопросом. Почему все эти врачи при общении с ним не носят маски? Что Рауль Ам, что этот доктор… Это напоминало какую-то норму, не понятную Цхаии, а ведь он, нельзя забывать, всю свою жизнь прожил рядом с врачом. И прекрасно знал, что даже если еще не исследованный объект безопасен в плане заболеваний для окружающих – это вовсе не значит, что он не может подвергнуться заболеваниям от этих окружающих. Имели место быть случаи, когда от бактерий, в принципе безопасных и даже полезных для одного вида существ, умирали страшной смертью другие существа? для которых эти бактерии оказывались смертельно опасны. Самому Цхаии, впрочем, откровенно говоря, бояться было нечего: чем и как он мог заболеть – он сам прекрасно знал наизусть, как и формулы лечащих препаратов и методы лечения – благо, Эрон в этом плане потрудился на славу. Хотя гораздо большей заслугой профессора можно читать то, что он, в первую очередь, научил Цхаии поддерживать свое здоровье в очень хорошем состоянии, благодаря чему сейчас, оказавшись на Амои, Небтауи не сомневался, что врачи обнаружат его удивительно здоровым. Однако некоторая неосмотрительность местных врачей Цхаии обескураживала и настораживала.
Получив же из рук врача желанные еще с момента пробуждения пару глотков воды (больше, по его словам, пока пить было нельзя), Небтауи все же позволил себе расслабиться, почувствовав, как внутри прохладная живительная влага оседает приятной свежестью. Лежа в постели, будучи расслабленным, Цхаии уже не обращал внимания на то, что, сидя на краешке постели, делает с ним доктор. Хотя тот занимался всего лишь тем, что, приложив к внешней стороне ладони существа какой-то маленький и легкий квадратный аппарат, снимал с возникшего у него перед глазами в воздухе голографического зеленого экрана показания. Скорее всего, измерял давление, температуру, пульс, дыхание и прочие мелочи жизнедеятельности. По мере того, как он обнаруживал что-то, что не соответствовало средним показаниям параметра у человека, у него слегка приподнимались в этот момент брови. Однако процедура не заняла много времени и, закончив, положив маленький аппарат в карман халата, доктор Соран напомнил, что нанесет ближе к обеду дополнительный визит, и посоветовал пока что лежать в постели и отдыхать, под предлогом того, что в первый день из процедур и обследований не бывает ничего серьезного.
После ухода доктора, Небтауи, впрочем, наслаждался одиночеством не так уж долго. Настроение у него сразу же как-то поднялось, когда в комнате наконец-то зажгли свет. Однако всего через несколько минут он снова услышал шум открывающейся двери и медленно повернул в эту сторону голову, удобно расположившуюся на вполне себе приличной и пышной подушке. Взгляд Цхаии оставался ровным и мягким, как и в целом выражение лица, однако то, что он увидел, начало понемногу разгонять по его жилам кровь и разжигать интерес и любопытство.
Это был Рауль Ам – то самое прекрасное создание, которое пробудило его вчера вечером ото сна. И сейчас, на ясную голову, этот мужчина казался еще более красивым. Интересно, что же привело его сюда сейчас? Будут какие-то вопросы или..?
Цхаии подозревал, что даже настоящий раб на его месте вспомнил бы про нормы приличия, и потому в следующую минуту упер руки в постель и принялся отрывать от матраса спину, поднимая голову – чтобы хотя бы в сидячем положении предстать перед, как-никак, главой департамента…

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-11-14 12:34:50)

Несмотря на то, что движение явно было не таким уж сложным, все же Цхаии не предполагал, что уже сегодня утром оно будет для него довольно трудновыполнимым. Хотя еще только вчера он мог себе позволить спокойно приподняться на локтяж, лежа в капсуле…
Несколько задержавшийся успокаивающий жест врача и вовсе пустил все усилия псу под хвост, поскольку на подушку Цхаии упал быстро, словно каменный, чудом не примостившись затылком на спинку койки. Мужчина едва нашел в себе силы, чтобы не зашипеть от раздражения и не закрыть глаза из-за внезапно и быстро накатившей жуткой усталости тела – действа, по ощущениям, если честно, граничащего с болью. Цхаии не привык к тому, чтобы быть настолько слабым, но, в то же время, бороться со столь сильным притяжением чужой планеты куда как непросто. Стиснув зубы, из-за чего на добром лице мужчины проступили несколько более явственно напряженные скулы, на доктора Цхаии смотрел, тем не менее, спокойными, ничуть не скованным, хотя, может, капельку усталым взглядом. Хотя в голосе этой усталости не было, кажется, и в помине, если только не считать легкую хрипотцу, возникшую после того, как тяжесть легла с новой силой на плечи и на грудь Птицы:
– В первую ночь на новом месте заснуть, как правило, всегда трудно… Не буду врать, господин Ам, я смог лишь лежать с закрытыми глазами.
Цхаии ответил коротко и негромко, несколько забывшись и даже не пожелав господину Аму доброго утра. Несмотря на это, даже за такой короткой фразой, воздух в комнате так или иначе «запел» по-другому: так же, как и вчера, вызвав фоновые вибрации, которые, взаимодействия со слухом, могут вызвать поначалу легкий, но все же неприятный звон в ушах… Который, впрочем, пройти может довольно быстро: в конце концов ничего плохо этот звон не несет и со временем он может начать восприниматься мозгом, как фоновый шум, совершенно безвредный в нынешних условиях жизни. А если учесть, что тот, кто производит этот звук, влекущий звон в голове, не желает своему слушателю ничего плохого, то его воздействие итого может еще быстрее стать незаметным…

Цхаии едва не вздрогнул, видя, с какой скоростью, едва он коснулся постели и начал произносить свою фразу, к ложу метнулся рослый зеленоглазый блондин. Несмотря на свой рост и внушительность, парой шагов он преодолел небольшое расстояние от того места, где стоял, до постели, и это, стоит сказать, Цхаии поразило, пусть он и не подал виду. В конце концов, он не сомневался с тех пор, как впервые увидел амойскую элиту, в том, что она сильна и быстра, но при этом изящна и элегантна, грациозна, и порой в мыслях делал знаменитой Юпитер множество комплиментов за создание такой красоты… «Каков же Бог, если таковы его творения?»
Впрочем, удивляться, как оказалось, было еще рано. Несмотря на то, что косвенно Цхаии с элитой был знаком, изучая ее через СМИ много лет, все же созерцать в живую скорость мыслительных процессов этих созданий было тем еще зрелищем, доступным не всякой чести. За несколько коротких мгновений, пока Цхаии думал, этот блонди успел уже собрать все за и против и выдать на свой предыдущий тревожный вопрос почти полный ответ, прямо перед тем, как Птица попытался открыть рот, чтобы что-нибудь ответить.
Пресвятой древожуй, это было потрясающе!
Однако Цхаии старался сдерживать эмоции восхищения и, лежа на постели, позволил себе ответить как можно более коротко и спокойно: лишь коротко, медленно покачав головой в знак подтверждения слов врача. Раскрывать подробностей своего самочувствия, уверенный в том, что все, что ему необходимо для работы, господин Рауль видит сам, Птица не стал.
Что-то Цхаии подсказывало, что при таких условиях уже совсем скоро ему для общения с господином Амом не потребуются даже слова. С одной стороны это вроде как неплохо, что для самого блонди, что для Птицы, но, с другой… было даже немного жаль, что радость живого общения вот-вот кончится, угаснет, и мир вокруг Цхаии вновь будет наполнен лишь почти мертвым, призрачным молчанием…
Поговаривают, что духи не ведут ни с кем бесед без острой надобности. Как бы странно это не звучало, а для Цхаии это можно было сказать с горькой-горькой иронией…

И, хотя в данной ситуации Цхаии меньше всего хотел спешить с выводами, он все же прекрасно понимал, что его авантюра, кажется, приобретает вполне ожидаемые, прогнозируемые им ранее черты. Даже череда вопросов, как понимал Небтауи, шла именно так, как и должна была. С одной стороны, соответствие текущих событий заранее выстроенному плану обнадеживало, но, с другой, Цхаии понимал, что именно сейчас, на первой стадии его плана, ему придется приложить едва ли не все девяносто девять процентов всех своих усилий, чтобы приблизить себя и окружающих к пониманию того, что он здесь не просто так и случившаяся встреча Амои и последнего Птицы – не случайность.
Лицо золотоволосого мужчины опустилось над Цхаии настолько низко, что он, кажется, уже даже чувствовал горячей кожей размеренное и спокойное дыхание блонди. Пышная золотая шевелюра «стекала» по широким и мужественным плечам, роняя рассыпчатые, почти шелковые локоны на подушку, вокруг головы Цхаии, и даже на пепельно-синие плечи и грудь – Птица не мог налюбоваться своим спасителем, в мыслях боготворя Вселенную за возможность видеть амойскую элиту так близко. Все инородные чувства и ощущения сейчас затмевало любопытство, которого Цхаии в своем случае совершенно не стеснялся и не боялся: и пусть он смотрел на зеленоглазого мужчину так, будто никогда вообще не видел не то что человеческого лица, а самого себя-то в зеркале – он изучал и познавал ангельский лик, нависший над собой, глазами так, словно собирался в будущем писать портрет по памяти и словно другой возможности взглянуть в это прекрасное лицо у него больше никогда не будет…
Из безмолвного, бесшумного даже в мыслях, удовольствия созерцания Цхаии вырвало многозначительное и мягкое движение, а также вновь зазвучавший почти над самым ухом серебряный голос дзинкотая. Под крылышком ушка чуть зашуршала ткань наволочки: теплая и осторожная рука проскользнула под тяжелую голову Птицы и через мгновение Цхаии почувствовал, как тонкие и при этом сильные пальцы обняли его затылок, утонув в мягком и теплом каскаде оперения, и голова легла на узкую, бережливую теплую ладонь. Теперь Цхаии чувствовал поддержу сильной руки и боль из шеи, кажется, почти мгновенно утекла вдоль тела куда-то в кончики перьев подкрылок… Дышать становилось значительно легче и в мыслях Птица, кажется, теперь отчетливо понимал все то, что пытался донести до него доктор: беспокоиться можно теперь было о чем угодно, за исключением своего здоровья и общего физического состояния. И, хотя Цхаии привык почти всегда чувствовать себя хорошо, нынешнюю необходимость терпеть боль и дискомфорт он переносил стойко настолько, насколько ему позволяла сила воли и контроль над телом, но, при этом, его не мог не радовать тот факт, что здесь о нем, кажется, действительно позаботятся, а не бросят в стеклянную банку с формалином…
− Вы правы почти во всем, господин Рауль, − мужчина уловил нотки иронии в голосе блондина, но шутить отнюдь не собирался. Он почти шептал, но в пустой и тихой комнате его слова отчетливо доходили до ушей блондина. И, пусть Цхаии лгал, делал он это в плане интонации довольно убедительно, − за исключением лишь одной незначительной, но немаловажной для моей жизни детали… Я жил не на планете.
Веки, увенчанные тонкими перышками-ресницами, плавно и медленно опустились на глаза птицы, скрывая усталый, но при этом вполне ясный, трезвомыслящий взгляд. Сделав глубокий вздох, дождавшись, пока эластичная (что недопустимо для мужчин человеческой расы) грудь не наполнится воздухом и не вздыбится, демонстрируя свою необычность и красоту, уже на выдохе, мужчина продолжил говорить:
− Мой бывший хозяин – приверженец «кочевого» образа жизни. Его дом представляет собой персональную космическую базу, своеобразный корабль, путешествующий в открытом космосе. Гравитационное притяжение создается искусственно и регулируется в случае необходимости. Вся прислуга в доме господина обязана носить специальную обувь, гостям же соответствующая обувь выдается, а передвигаться всем разрешено только по специальным дорожкам, − закончив фразу, Хрустальный замолк буквально на пару секунд, напрягая свою осевшую после выдоха грудь и с силой заставляя воздух наполнить его легкие снова. Проделав это, немного болезненно хмурясь, он продолжил говорить, в мыслях про себя подмечая, что дышать хоть и становится легче, но все же органам, причастным к дыхательному процессу, еще предстоит привыкнуть к своей деятельности, лишенной привычной поддержки, − «Да… впервые я завидую тем, у кого легких всего два…», − Для тех, кто живет на базе постоянно, был разработан специальный комплекс физических упражнений, которые прислуга и сам господин выполняли в обязательном порядке каждый день – это помогало поддерживать стабильность мышечной массы, которая в космосе теряется, как Вы наверное знаете, довольно быстро из-за того, что отсутствует соответствующая гравитационная сила, которой тело сопротивляется. Благодаря этим упражнениям я тоже выгляжу так, будто жил до прибытия сюда на другой планете, но это впечатление ошибочно. Я… впервые нахожусь на твердой земле. И вполне очевидно, мне кажется, что персонально для меня комплекс упражнений был сильно облегчен, поскольку мне вполне хватило того показателя гравитации, что был в доме господина, чтобы ощущать себя комфортно…
И… поправьте меня, если я что-то мог упустить: но сегодня ночью я понял, что… моя память… мне… туго поддается.
С этими словами Цхаии, наконец, открыл глаза. Все сказанное им было чистой воды ложью, но лишь временной необходимостью, которая гарантировала ему жизнь и давала шанс совершить задуманное. К счастью, тело Цхаии выглядело действительно так, как и должно было, исходя из слов дивного существа, лившихся в уши склонившегося сейчас над ним белокурого мужчины: даже стопы ног, и те выглядели отнюдь не стоптанными и очень аккуратными словно бы от рождения, не то, что ухоженными. И это не говоря уже о теле, которое в полной красе созерцал вчера изумрудноокий, и которое с лихвой могло похвастаться изящным, лишенным чего-либо лишнего, телосложением, созданным, тем не менее, с помощью самых обычных спортивных тренировок, для того, чтобы демонстрировать на практике удивительную гибкость, подобную той, которой обладает морская мурена. И Цхаии был уверен – гипнотические свойства его голоса тем более помогут ему убедить это луноликое создание в том, что он и спланировал сказать еще давно… Конечно, рано или поздно подозрения возникнут, но сейчас для них должно быть еще слишком рано.

Отредактировано Цхаии Небтауи (2015-12-22 09:27:18)